Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь

— В сумке, — смирилась было Инночка, и тут же сообразила, что для того, чтобы выкрасть конверт под носом у бабушки, — надо знать! Много чего надо знать…

— Александр, стоять. Иди сюда. Садись, рассказывай. О своей мотивации.

Рассказывать Сашке ничего не хотелось: пришлось бы признаваться, что материн тайник в письменном столе — может, и тайник, но исключительно для бабушки, а отнюдь не для него. Впрочем, особенной свиньей он себя не считал. Ведь не читал он, в конце концов, чужие письма, просто посмотрел на обратный адрес и сложил два и два. Тем более, что с Генкой он был знаком, общался, когда приходил к матери на работу, — игрушки, коды к ним, геймерские сайты в Интернете. Сашке было лестно — Генка по-любому подходил под определение взрослого, но к нему, к Сашке, относился как к равному. Подумаешь, пачка писем от Генки из армии! Что тут умного-то? Мама — «женщина молодая и красивая», у нее что, поклонника быть не может, что ли?

Господи, а ребенок-то ее, оказывается, вырос!

— Последний вопрос, мистер Холмс. Из чего ты сделал вывод, что для бабушки вся эта переписка должна оставаться тайной?

— Мам, бабушка хочет, чтобы ты с отцом обратно жила…

— А ты?

— Нет. Потому, что он — предатель. Ты лучше за Генку замуж выходи, он прикольный. А еще… — Сашка покраснел и стал усиленно смотреть в окно. — Бабушка письма, если они ей попадут в руки, обязательно прочитает…

— Сын, как ты можешь говорить о бабушке гадости?!

— Это правда, мам. Помнишь, мне осенью от Таньки — ну, Таньки из спортлагеря — письмо пришло? Я его стал читать, а оно, оказывается, третье. А где первые два? Ты не возьмешь, я знаю точно. Остается бабушка. Я ее прямо спросил: «Ба, где письма?» И она мне, такая вся строгая, отвечает: «Эта девочка — неподходящее знакомство! И язык у нее вульгарный, и семья неполная…» То есть бабушка письма не только не отдала, но еще и прочитала…

— Так, одаренный особой интуицией ребенок! Заключаем с тобой наступательно-оборонительный союз против педагогических кадров старой закалки: ты меня подстрахуешь, как сегодня?

— Да без базара, мам!

— Вот и славно, а теперь — марш на кухню, ставить чайник.

Проводив чадо глазами, Инночка вскрыла толстенный конверт. На колени посыпались рисунки, сделанные шариковой ручкой на разномастных обрывках бумаги. Он всегда был хорошим рисовальщиком и карикатуристом. Инночка принялась было рассматривать, а потом сообразила, что вся эта галерея — иллюстрации к письму, и принялась читать:

«Здравствуй, Инка! Сидим в горах и совершенно очертенели от безделья. Ничего не происходит, в „подкидного“ я — не мастер, а в преферанс здесь никто не умеет, даже дядя Леша, наш лейтенант. В связи с отсутствием событий и явным опозданием этого письма к тебе решил представить солагерников — смотри картинку с костром».

Письмо было довольно остроумной пародией на сочинение восьмиклассника по извечной теме «Как я провел лето». Особенно выразительным оказался эпизод купания голышом в горной речке. Солдаты, видимо, действительно одурели от безделья, раз полезли в ледяную мутную воду, с бешеной скоростью несущуюся по камням…

Шарж, с которого Инночке улыбалось малость лопоухое, длиннорукое и длинноногое пугало, был подписан на обратной стороне: «И вот я здесь, я в бархатных штанах. Инка, не поверишь — точность фотографическая. И вот это вот страшилище народ уважительно называет „Старый“. Это у меня здесь кличка такая. Я действительно самый старший, не считая дяди Леши…»

Дверь противно скрипнула… Что за беспардонная манера вламываться к ней в комнату?! Прятать письмо, конверт и рисунки, разумеется, не было никакого смысла — мама все уже увидела. Молчи, стоит тебе открыть рот, и солнечное — за столько-то дней! — утро обернется кошмаром. Только молчи!

— Нуся, — елейным голосом возвестила мама. — Я забыла тебе сказать: вчера звонил Славик, и завтра вечером он придет в гости!

Тьфу ты, ну ты, какие мы приличные, аж за двое суток о своем визите предупреждаем. Причем — не ее, а маму…

— У меня на завтрашний вечер уже есть планы, мамочка… — Инночка испытывала облегчение от отсутствия у матери интереса к бумагам у нее в руках, и визит Славика как реальную угрозу не воспринимала. В конце концов, она — взрослый человек, и в состоянии самостоятельно решить, с кем и когда ей встречаться.

— Но, Нуся, я уже сказала ему, что ты будешь очень рада его видеть!

Инночка обреченно вздохнула.

— И во сколько на нашу семью обрушится это счастье?

Выяснилось, что около шести, а с Виткой они договорились на восемь. В принципе, ничего страшного: два часа бывшего мужа можно и потерпеть. И потом, она всегда считала, что нельзя запрещать отцу видеться с сыном.

Дочитывать пришлось, по традиции, в ванне. Сашкин рассказ огорошивал — неужели мать способна перехватить и ее письма? И что теперь с этой чертовой кучей бумаги делать? Приобрести небольшой несгораемый сейф? Оттащить письма на работу или к соседке? К Тамарке? Та при всей своей общей беспардонности и безалаберности ни за какие коврижки не нарушит конфиденциальность. Разговор — это одно, вплоть до пыток, а вот письма — это святое. Хотя от одних разговоров свихнуться можно…

Инночка ощущала отчетливый приступ паранойи. В конце концов, в Генкиных письмах нет абсолютно ничего неприличного. Да, но это еще не повод публиковать их в городской вечерке…

Витка позвонил вечером. Номер домашнего телефона она ему не давала, и если бы речь шла о другом человеке, звонок ее несомненно разозлил бы… А, собственно, что тут загадочного — просто взял в бухгалтерии у Полины Георгиевны, она же отдел кадров по совместительству. Ничего умного, как сказал бы сын.

Витка спросил о самочувствии и настроении. Спросил, не поменялись ли планы на завтра. Получив подтверждение, заверил в преданности и пожелал доброй ночи.

Инночка валялась на застеленной кровати с каким-то романом. Чтиво, еще вчера признанное интересным, в голову почему-то не лезло. С мамой, конечно, придется поговорить: жить под дамокловым мечом ее любопытства просто невыносимо. Тут Инночка неожиданно вспомнила, что давным-давно, еще когда они обсуждали с мамой ее скандал с Терпилой, Капитолина Ивановна, предположив, что Инночка связалась с зэком, что-то говорила про ящик стола. Значит, знает? Или знает сам факт, а письма не читала?

— Мам! — Снова, как и утром, Сашкина физиономия просунулась в комнату без разрешения. — Я с тобой поговорить хочу на целых две темы. Во-первых, этот козел, родитель мой, правда, что ли, припрется?

— Шур, если этот человек повел себя по отношению ко мне не совсем корректно, это никак не меняет того факта, что он тебе родной отец. И что он желает принимать участие в твоем воспитании…