Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Ты профессионально занимаешься кулинарией? — явно заинтересовался Витка.

— Нет, что ты! Печь, например, вообще не умею, у Сашки банальная «шарлотка» — и то лучше выходит. С мясом, правда, у меня неплохо получается…

Цены оказались скромными, а еда превосходной, музыка легкой и негромкой. Заняты были чуть больше половины столиков, посетители не орали и не глушили водку ведрами. Чуть-чуть фантазии — и можно было представить себе, что «Погребок» находится не в центральном Нечерноземье, а где-нибудь в Европе, пусть и Восточной.

К столику скользнул официант, Инночка вопросительно подняла брови: пепельница была девственно чистой, тарелки еще не пусты…

— Извините, — обратился официант к Витке. — Вас там на улице ждут.

…Ни у Витки, ни у Инночки даже не возникло законного вопроса — кто?

Работать вилкой и ножом в одиночестве было глупо, и Инночка стала рассматривать старинные фотографии родного города, развешанные по стенам. Такие же фотографии она уже видела, в прошлом году они делали буклет об истории города. Ничего нового на стенах не было, и она стала думать совсем о другом.

Странно, но, оказывается, она нравится совершенно разным типам мужчин. И мальчишек. Славик, даже во времена совместной жизни, раздражал ее, с Виткой было легко и весело, как… как с Томкой. А с Генкой… С Генкой она и не была никогда вместе. Если не считать почти полугодового эпистолярного и однозначно одностороннего романа.

Ее внимание привлек шум у входной двери. Суетилась обслуга «Погребка». Инночка разобрала только: «Номер, номер запомнили?» — и нехорошее предчувствие стало перерастать в панику. Она вскочила и бросилась к дверям. Следующая пойманная сознанием фраза заставила ее остановиться:

— Не трогайте его, — почти взвизгнул мужской голос, и от этого дикого звука стало еще страшней. — Может, он нетранспортабельный.

В десяти метрах от входа на тротуаре лежал Виталий Валентинович Голубев, директор и хозяин дизайнерско-полиграфической фирмы «Абрис». Под его головой медленно растекалась черная, как смола, лужа. Жидкость маслянисто блестела в свете фонаря. Очки Инночка нашла в паре метров. Удивительно, но они не разбились.

Пока Витку укладывали на носилки, на вопросы, сыпавшиеся со всех сторон, с носилок доносилось: «Нет, нет». Инночка рассчиталась за ужин, накинула куртку и попыталась залезть в «Скорую».

— Вы, дамочка, извините, кто? — неприязненно спросил молодой доктор.

— Жена, — не задумываясь, ответила Инночка.

Поехали с сиреной. Внутри машины завывание звучало еще отвратительней, чем с улицы. Витка открыл глаза. Инночка тут же схватила его за руку, наклонилась, не замечая, что ее одежда уже вся в его крови, даже на сапогах была кровь.

— Не бойся, со мной все в порядке, даже не болит ничего, — с трудом сказал он и даже попытался улыбнуться.

— Вы запомнили нападавшего? — В голосе доктора слышалась сдерживаемая классовая ненависть. Ему, чтобы прокормить жену и двоих детей, кроме работы в отделении приходилось еще по ночам на «Скорой» мотаться, а этот хлыщ по кабакам шатается и в морду получает. Вот его, врача, почему никто не бьет? Наверное, не за что. А этому, наверное, есть за что. И жена у него на фею похожа. На испачканную кровью с ног до головы фею.

— Да незнакомый мужик-то, вот что самое смешное, — виновато донеслось с носилок. — А главное, здоровый как слон, и морда красная такая… — Витка хихикнул. — Сказал что-то вроде: я тебе покажу, сука, — и в рожу….

После этой фразы личность нападавшего для Инночки тайны уже не представляла.

В приемном покое городской больницы было странно. На кушетках в коридоре сидело полтора десятка человек разного возраста. Всем им, — по крайней мере, так показалось Инночке — было тоскливо и неуютно, а кое-кому и явно плохо. Медперсонал, одетый согласно последней моде популярного телесериала буржуйского производства «Скорая помощь», в пижамах отвратительно-холодного зеленого цвета, резво сновал из кабинета в кабинет, не обращая на больных ни малейшего внимания. Откуда-то изнутри ввезли носилки с окровавленным Виталием. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке, смущенно улыбался, а отыскав глазами Инночку, попытался встать.

— Витка, уже минут пятнадцать прошло, почему с тобой никто ничего не делает?

— А ты знаешь, глупо как-то получилось: меня завезли, подбежала какая-то девчура, на вид — лет двенадцати, и спрашивает у этого, на «Скорой», ну который меня привез: ДТП? А он ей отвечает: пьяная драка. «Тогда подождет» — и умотала. Я лежу, лежу… Ты говоришь — пятнадцать минут, а мне показалось — часа два. Все ничего, только скучно и холодно очень…

— Еще бы не холодно, — тревожно пробормотала Инночка. — такая кровопотеря!

— Да кровь не идет уже, я пощупал.

— С ума сошел? Грязными руками!

— Ну, вот я и попытался встать, а тут этот подросток во врачебной форме возвращается: «Куда поперся, алкоголик? Лежи, энцефалограмму жди». И вывезли сюда, к тебе.

Похоже, надо было идти скандалить. Громко и с удовольствием топать белыми сапогами в бордовых пятнах от подсохшей крови и требовать главврача, жалобную книгу и министра здравоохранения. Громко и с удовольствием скандалить Инночка не умела…

— Так, женщина, отойдите, нам больного забрать надо.

Пигалицу, оттеснившую Инночку от носилок, принять за подростка мог только сильно близорукий человек: вокруг злобных глазок, прилепившихся к переносице, морщин было больше, чем на слоновьем боку.

— Витка, я знаю, кто это сделал! — подалась вслед за каталкой Инночка.

— Ну уж, бином Ньютона… — В голосе страдальца слышалась явная насмешка. — Второй раз по вашей милости, Лучинина, по морде получаю. Причем не прошло и полгода…

Инночка плюхнулась на ближайшую кушетку. Это что же получается? Получается, Витка ее узнал. Получается, давно узнал и не подал виду. Значит, у него относительно нее, Инночки, какие-то планы. Причем, по ходу пьесы, как говорит любимый отпрыск, планы весьма загадочные.

Получается, он узнал и Славика. То есть, догадался, что Славик — Инночкин бывший…

И совсем интересно: когда Витку грузили в «Скорую», — а значит, при большом скоплении народа, — он, несмотря на пробитую голову, решил вслух ничего не говорить при свидетелях, а соответственно, ментам ее бывшего не сдавать. Или он мазохист, или она не знает, что теперь и думать. Какая-то цель у него есть, наверное. Какая цель? Инночка все отчетливей чувствовала себя Мухой-Цокотухой, вляпавшейся в паутину. Мама всегда говорила, что у Лучининой-младшей уникальные способности находить приключения на свою задницу там, где их в принципе быть не может. Если у человека — чисто теоретически — нормально с головой, например.