Яна Лапутина - Игра в гейшу. Peek-a-boo

– Срочно сто роз, самых-самых. Сюда, на «ферму». В десятый номер. Перед внесением позвонить. На все – тридцать минут. Время пошло.

Захлопнув мобильный, Егор Яковлевич поинтересовался:

– У вас, простите, чистого конверта не найдется?

– Пожалуйста.

Подойдя к окну, Егор Яковлевич, не считая, на ощупь, вытащил из кармана солидную, тысяч в десять, долю и вложил ее в конверт:

– Пожалуйста, когда я уеду, вручите это длинному и рыжему, которого я... И пусть он исчезнет отсюда сегодня же, я проверю.

А еще часа через три Земфира Андреевна и Егор Яковлевич, явно удовлетворенные друг другом, дружно, под ручку, во всем блеске, спустились в бар, где заказали по бокалу шампанского.

Я была в баре с девчонками и, приглядевшись к Егору Яковлевичу, вспомнила его. Он был рядом с Димой на одном благотворительном ужине. Дима представил мне его как очень хорошего делового партнера.

– Девочки, – сказала я, – я на минуточку.

– Добрый вечер, – склонила я голову. – Если не путаю, вы... Егор Яковлевич? Нас познакомил на какой-то вечеринке Дмитрий Стоянов.

– Да-да, конечно. – Он стек с высокого стульчика и галантно поцеловал мне руку. – Я вчера ужинал с Дмитрием Сергеевичем в «Павильоне» на Большом Патриаршем. По-моему, он в полном порядке. Он был не один. С обворожительной женщиной. Представил ее мне как невесту.

– Очередную, – хмыкнула Земфира Андреевна.

– А нам до этого, дорогая... – изобразил улыбку Егор Яковлевич.

– ...как до лампочки.

– Всего вам хорошего, – сказала я. – Простите за беспокойство.

Я вернулась к подругам.

– Ты что это? – спросила Машка. – Вы знакомы?

– Чуть-чуть.

Услышанное от Егора Яковлевича, если честно, больно куснуло. Вспомнились прочитанные у кого-то слова: отнять веру в красоту любви... страшное преступление.

Я вспомнила, как мы сидели с Димой в Форте Дей Марми, в только что открывшемся Grand Hotel Imperiale, на котором значилось не просто пять звезд, а пять с плюсом. Дима задумчиво крутил в руках бутылку:

– Супертосканское. Сассикай. Его пьют за взаимное доверие. А ты, мне так кажется, почему-то не веришь мне? – Он стал медленно разливать вино. – Почему?

– Потому что меня предавали. Мне трудно верить людям. У тебя хороший вкус, Дима, – попыталась перевести тему я и поставила бокал на стол. – Потрясающее вино.

– Я знаю, – сказал Дима и посмотрел на меня очень внимательно. – А ты все-таки поверь мне. Я не предам. Не бойся. Я – другой. За тебя.

– За тебя, – сказала я и отпила глоток удивительно вкусного вина.

Тогда я поверила, поверила, пове... до последовавшего через несколько месяцев финального разговора на Гарде. Сколько раз я прокручивала этот чертов разговор в голове? Не сосчитать... Пленка ведь была закольцована, и память кружила, кружила, кружи... И было обидно и больно понимать, что я страшно жалею об этой своей добровольной капитуляции, что она стала самой тяжелой, пока, в моей жизни.

– Ку-ку, ты где? Ау! – подтолкнула меня Машка. – Вот я насмотрелась на все на это и мне захотелось прочитать вам стихи.

– Чьи? – спросила слегка подкосевшая Танька. Она только что одолела третью текилу.

– Баратынского.

– А-а... – уважительно протянула Танька. – Это мой самый любимый поэт.

Мы с Иркой рассмеялись.

– Читай, Машенька.

Пока Машка произносила все эти необъяснимо точно совпадающие с нашим настроением слова, я успела вспомнить, как маялась тогда, после Гарды. Судорожное расставание с Димой тянулось весь август. Непонятные и пустые переговоры по телефону, моя невысказанная тоска и его лживо-обнадеживающие обещания, нежные обращения, все это заставляло меня с какой-то болезненной ожесточенностью придумывать себе на каждый день кучу ненужных и глупых занятий, единственным предназначением которых было дотянуть до летних сумерек, пророчивших начало нового дня, в котором я все еще надеялась найти Диму. В один из таких пустых и терпких на вкус вечеров ко мне заехала Машка. Леша улетел в очередную командировку, и она, такая же брошенная, но все же в меньшей степени, чем я, не знала, чем себя занять. Мы записались на сеанс педикюра в Nail Room.

– Привет. Не мог раньше позвонить, переговоры.

– Привет, родной, – пыталась я подавить волну радости в голосе, которая стала раскатываться по мне, еще когда я увидела его имя, высветившееся на экране подаренного им Vertu.

– Что делаешь?

– Педикюр. С подругой. – Он никогда, ни разу не видел ни одну из моих девочек.

– Так поздно? Я соскучился.

– Я тоже.

– Приеду – позвоню. Целую.

Еще одна ложь. Еще одно обещание, которое не сбудется. Еще один повод, чтобы ждать завтрашнего дня....

– ...Вот это да, – сказала Танька, дослушав стихи. – Это же надо додуматься, что беда приводит к счастью...

– Иногда, – как-то грустно сказала Ирка.

Стук в дверь застал Таньку перед триптихом-трюмо, когда она, не думая ни о чем, втирала себе в лицо ночной крем.

Конечно, она видела себя, всегда неожиданную и как бы еще не засмотренную до привычки. Танька любила свои волосы, пикабу, теперь – свой обновленный носик и крохотную точечку родимого пятна, так идеально, по месту, над верхней губой слева, подаренную природой.

Артур всегда целовал ее родинку, ощупывая при этом горячим языком.

Танька подошла к двери и, не спрашивая, открыла. Перед ней стояла невысокого роста женщина с гладко зачесанными назад волосами лаково-черного цвета и миловидным, с припухлостями под карими глазами, приветливо улыбающимся лицом.

– Добрый вечер, Таня. Я – Сати. Жена Артура. Вы разрешите войти?

Танька растерянно, явно опешив, моргала уже отмытыми от туши ресницами.

– Ну... конечно, конечно. Входите.

– Спасибо. – Вошла в комнату Сати и прикрыла за собой дверь. – Вы только не волнуйтесь, Татьяна Юрьевна. Все будет хорошо. Вот увидите. Я разденусь?

– Конечно, конечно... – толдычила одно и то же все еще не отошедшая от всей этой внезапности Танька.

Сати сняла с себя и пристроила на вешалке у входа свой модно укороченный бомбер с меховым воротником от Celine, оставшись в светло-сером кашемировом кардигане поверх темно-синего топа из шелка.

– Мне все труднее и труднее натягивать на себя джинсы... – сказала, оглаживаясь перед зеркалом, Сати. – Скоро пятый месяц... – Она чуть застенчиво и непередаваемо удовлетворенно, а может быть, и уверенно-горделиво, но при этом удивительно мягко и торжественно, провела узкой ладонью по своему заметно приподнявшему пояс кардигана животу. – Я уже знаю, Татьяна Юрьевна, будет девочка. Представляете, к двум сыночкам прибавится сестренка?.. Полный атас, как говорит мой Артур.