Яна Лапутина - Игра в гейшу. Peek-a-boo

А под самый конец церемонии вручались премии в области медицинских проектов. В номинации «Центр красоты и здоровья» участвовали пять компаний, и среди них наша «ферма». Пока шло все это перечисление, я почувствовала, ощутила на себе азарт, охвативший моих подруг. Все они, я это видела, держали скрещенные пальцы, а Танька перекрестилась.

Еще бы... добровольное заключение сделало «ферму» почти что домом. Чем-то родным.

Ну?..

На сцене вскрывался конверт. Ведущий, специально растягивая резину напряжения, вызвал на сцену Этери, чтобы она, в качестве специального гостя, вручила приз...

Ну же?!..

– Я прошу подняться на сцену генерального директора, руководителя и автора проекта, очаровательную хозяйку «Фермы красоты ”Зазеркалье”»...

Ведущий, балаганно удлиняя гласные, чуть ли не пропел имя и фамилию.

Я выползала из ряда лицом к девчонкам.

Они офигели.

Они не знали, что я и есть полноправная и единоличная хозяйка «фермы». Хотя эта тема, с момента открытия ее, нет-нет да и обсуждалась постояльцами заведения. В их глазах читался один и тот же вопрос: почему ты нам об этом не сказала? Я им, конечно, потом все объясню. Но сейчас мне хотелось самой для себя на это ответить... Наверное, потому, что не хотела говорить о том, во что сама до конца не верила. И даже когда «ферма» заработала, я не до конца понимала, что это все мое и происходит со мной. До конца я поняла все только сейчас.

Такое нынче время. Вопрос – кто есть кто? – оставил далеко за спиной вековечное – быть или не быть?

Я шла на сцену за признанием.

Оно венчало такое количество пережитого, перетерпетого, что я, честное слово, еще не успела обрадоваться.

Вспомнилась чья-то хохма: слава – тяжелое испытание для тех, кто ее лишен.

Вот сейчас, от этой минуты – я это понимала – начнется какой-то новый отсчет моей жизни.

Что он принесет мне?

Ведь vis a tegro продолжается.

И надо снова подсаживаться под тяжеленную штангу.

Леша вел свой «лексус» не торопясь. Вечерняя, уже уходящая в ночь Москва, была, как всегда, покрасивей дневной. Рождественское обилие подсветки нарядило дома, улицы, площади.

Все комплименты были уже сказаны. Оценки церемонии – поставлены. Удивление и последующая уважительность от впервые услышанного, что я – хозяйка «фермы», высказана.

Тянулась пауза – подход к чему-то, что невозможно заранее предугадать и спланировать.

– Сегодня мне улыбнулась удача, – сказал Леша.

Я посмотрела на его профиль.

– Мне хотелось побыть с вами... вот так. Как сейчас.

– А в чем была сложность? Позвонили бы...

– Это не объяснить, – сказал Леша.

– Поэтому не понимаю, – улыбнулась я.

Он коротко взглянул в мою сторону.

– Когда хочется поговорить о многом... говорить как бы и не о чем.

– И все-таки, ну... Говорят, не с чего ходить, ходи с бубей.

– Это картежный штамп, – улыбнулся Леша. – Для жизни он не годится. Ничего просто так не бывает. Я расскажу вам для начала про свой вчерашний сон.

– Вы любите рассказывать сны?

– А что? В вашем вопросе подтекст... Мол, пацанам такое не в масть, да?

– Ну, что-то вроде... – кивнула я.

– Нет. Я не люблю рассказывать сны. Потому что почти их не вижу. Я приучил себя: спать или не спать. На войне. Сны – это работа. А работа – это силы. Их, в принципе, надо беречь. Вот так, если вкратце.

– Что же вам такое приснилось, если об этом захотелось рассказать?

– Вам. Простите, что перебил.

– Спасибо, – сказала я.

– За доверие. Вы это не договорили?

– Да.

– Теперь ответное спасибо вам... За то, что поняли, что я испытываю к вам. Приснилось, что я высоко в горах... Очень высоко. И справа на скале вижу такую гладко-гладко отшлифованную квадратную поверхность. Я тут же понял – это для моей, собственно, эпитафии. Я стал смотреть на блестящий квадрат, и по нему, как на компьютере, побежали слова. Строфа. А я ведь никогда не сочинял стихов. Я люблю поэзию, но сочинять не умею. Вот во что все сложилось...

Мы подрулили по Второй Брестской к Васильевской.

– Налево, – сказал я. – Подъезжаем. Вот к этому подъезду... Здесь, на втором этаже, я живу. Хотите в гости? Я познакомлю вас с мамой.

– Нет. Спасибо. – Он вопросительно посмотрел на меня.

Я поняла. Он хотел чего-то не услышанное от него.

– Я не знаю, что сказать вам. Мне стало почему-то холодно...

– Как в горах? – спросил Леша.

– Нет. Как в морге.

– Давайте покурим? – сказал он. – Мне нужно еще чуть-чуть из вашей жизни.

Мы закурили.

– Скоро в «Олимпийском» будет бенефис Лещенко, в нем будет петь Ирка.

– Я в курсе. Через Водорезова.

– Придете?

– Нет. У меня в этот вечер очень важное дело.

– Жаль. Ирка готовится...

Леша усмехнулся:

– Все к чему-то готовятся... У меня к вам просьба. Сейчас мы выйдем, и я вам в подъезде передам вот этот кейс. – Он показал рукой на заднее сиденье. Там поблескивал светлым рифленым металлом объемный чемодан. – Он тяжелый. Я поднесу его прямо к вашей двери. И уйду. А ключ от него, вот он... – Леша протянул мне странную металлическую пластинку на цепочке. – Без него его можно только взорвать. Сохраните.

Я внимательно, с широко раскрытыми глазами слушала все это.

– Если что-то со мной случится... Только тогда. Понимаете? Только тогда... Вы откроете кейс. И для вас он откроется. Для всех других – нет. И последнее. Вы... моя вера. Пойдемте.

Девчонки накрыли стол в Машкином номере. Все – самое-пресамое. Черная и красная икра, семга, осетрина, суши, нарезки, заказали что-то из Марио. Про выпивку нечего и говорить, ее еще с Нового года осталось навалом. Пей не хочу.

Отари привез цветы, несколько букетов офигенной красоты. Когда все утряслось и все уселись вокруг стола, слово взяла Танька:

– Все уже, в принципе, сказано. Я предлагаю выпить за наших героинь, за каждую, а потом, так сказать, заслушать доклад нашей самой главной «темнилы»... Тебя, тебя, – Танька показала на меня. – На тему: «Как и что нужно сделать, чтобы стать крутой». Возражений нет? Поехали.

Конечно, конечно, моя премия и публично названный хозяин «фермы», то есть я, стало чем-то оглушительным, сенсационным для нашего «дома».

Разом, и очень ощутимо, изменилась атмосфера вокруг меня. Вы понимаете, о чем я... До премии я была здесь такой же, как все. Постоялицей. Жилицей. Релаксирующей гражданкой. Кому-то нравилась. Кому-то нет. Какая разница?

А вот теперь все смотрели на меня – кроме, естественно, девчонок – с подчеркнутой теплотой, под которой так и угадывалось – «один пишем два в уме».

Я, что тут скрывать, была готова к этому.