Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки

— Она идет!

— Кто идет? — не понял председатель фонда, сидя в своем кабинете.

— Алена идет! Бочкарева!

— Где? Куда она идет?

— По Васильевской! К нам! Уже заходит!

Алена действительно уже открывала дверь фонда.

— Что? Что делать? — в панике спрашивал охранник. — Задержать ее?

— Почему? — сказал председатель. — Она же не Степашин. Пусть идет.

Алена между тем миновала изумленного охранника и шла по коридору. Из всех дверей на нее глазели сотрудники фонда, секретарши и боевики. Она уверенно распахнула дверь приемной, спокойно миновала вскочившую со стула секретаршу и вошла в кабинет председателя.

Тот встал и, глядя на Алену в упор, медленным движением стал опускать правую руку к карману.

Алена, не обращая на это внимания, подняла над его столом свою хозяйственную сумку и вытряхнула из нее на стол гору денег.

— Вот ваши гребаные бабки! А Красавчику скажите, что он все равно гнида!

И, отшвырнув сумку, ушла.

Деревня Хорёнки, дом бабы Феклы. Под руководством крепко сбитого главаря с цепью на шее и короткой прической крутые бритоголовые парни снимают со стен все, что висит в доме, и через окна выбрасывают вместе с мебелью, одеждой, посудой, семейными альбомами и прочей рухлядью.

— А с этим что? — спрашивает главаря один из парней.

— На помойку!

— А с этим?

— В костер!

Во дворе горит костер, парни бросают в него все вещи, вынесенные из дома. Одежда, фотографии, мебель, какие-то мелкие украшения и домашние реликвии — все превращается в дым и копоть…

По дуге железной дороги поезд катил по России. И снова Алена сидела в сидячем вагоне, набитом людьми, и смотрела в окно остановившимся взглядом. Только теперь за окном были не зимние пейзажи, а багряная осень… И через багряно-осенний лес прокатил Алену скрипучий автобус и высадил на развилке дорог у столбика с дощечкой:

ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км

И попутный грузовик довез до Черных Грязей, а там она спустилась со своим чемоданом к реке, к причалу парома. И первое, что услышала тут, — песню-частушку, которую орали девчата и парни, плывущие на пароме от Долгих Криков вместе с трактором и прицепом. Но нынче это было уже не Аленино, а новое поколение, и среди них — повзрослевшая Настя и ее ухажер, пятнадцатилетний цыганский мальчик Руслан. Настя — под гармонь тракториста — голосила:

И вдруг пресеклась на полуслове.

— Ой! Алена…

Спрыгнув с едва причалившего к берегу парома, Настя, напоказ голося от счастья, бросилась обнимать Алену и шептать ей на ухо:

— Как тебе мой Руслан? А? Правда красавчик?

Трактор с прицепом прокатил мимо, парни и девчата стали звать Настю, а Руслан — громче всех.

— Видишь? У нас любовь. Ну, я побежала! — Настя умчалась за прицепом, но вдруг повернулась на ходу: — Ой, забыла! Баба Фекла умерла.

Алена опешила:

— Как умерла? Стой!

Но Настя, догнав прицеп, с помощью Руслана и других ребят влезла в кузов, и трактор покатил прочь, выписывая вензеля в поле цветущего клевера и оглашая округу очередной частушкой:

Что стало теперь с зелеными полями, Алена уже не расслышала, да и не очень интересовалась — весть о смерти бабы Феклы оглушила ее. И даже на кладбище, стоя у свежей могилы с сосновым крестом и фотографией бабы Феклы, Алена все не могла поверить в эту смерть и озиралась вокруг, словно ждала, что вот-вот из-за той или этой надгробной плиты выйдет баба Фекла и скажет ей что-то…

Но говорила не Фекла, а мать. Прибирая могилу, очищая ее от мусора и опавших листьев, и потом, когда они, перекрестившись, шли с кладбища по сельской дороге, и даже дома мать все выговаривала Алене:

— Вот, ты ж побрезгала бабкиным завещанием, ускакала в свои заграницы. А твой братец дом-то ее и захватил…

— Какой еще братец?

— А сводный. От твоего отца. У него ж еще сын имеется. Постарше тебя. Он в одиннадцать лет сбежал из дома, а сейчас ему уже тридцать, поди. Бандит по профессии. Когда Фекла болела, видеть ее не хотел и знать не знал. А как умерла, тут же явился и дом себе под дачу и захватил. Изобразил, понимаешь, внука — привез своих бандюганов на кладбище, пролил слезу, а сам даже ограды у могилы не поставил. Если бы я там не прибирала… Ой, у меня же для тебя еще сообщение! Телеграмму я все ношу. Только не могу прочитать, она по-иностранному…

С этими словами мать достала сложенную вчетверо и уже потертую на сгибах телеграмму, отдала Алене. В телеграмме текст был написан от руки и латинскими буквами.

— Чего ж тут иностранного? — сказала Алена. — Здесь только буквы иностранные, а слова-то все русские. «Срочно позвони в Вильфранш, у меня катастрофа, Маргарита». — И расстроилась: — Во блин! Еще и Маргарита!..

На почте шел ремонт. Виктор, сидя на коньке крыши, самолично крыл ее новым шифером, но, увидев Алену, обрадовался, бросил работу, ссыпался по стремянке вниз.

— Ой, Аленка! Вернулась! Ну как ты? С кем?

— Закажи мне Францию, Витя. Вильфранш, по срочному.

Виктор гордо завел ее в почтовое отделение и поставил перед ней кнопочный телефон:

— А у нас теперь автоматика! Набирай по коду!

Алена набрала восьмерку, послушала, дала отбой и набрала заново…

— А знаешь, — говорил тем временем Виктор, — я тоже снова один. Сердцу, оказывается, и правда не прикажешь.

— Черт! — нетерпеливо сказала Алена, нажимая на кнопку. — Восьмерка занята!

— Может, мы сойдемся с тобой? А, Аленка?

— Ну, если ты меня быстро соединишь, то, может, и сойдемся. — Алена в сердцах бросила трубку на аппарат. — Ну, ты можешь меня соединить?

Виктор удивился:

— Нервная ты стала… Конечно, автоматика у нас еще того, не очень фурычит… — Он взял трубку, набрал какой-то номер и попросил: — Зина, дай мне Тверь по-быстрому. Не можешь? А через Воронеж? Ну, давай через Клин. Кто там сегодня?.. Маша, это Виктор, сделай мне «восьмерку». Спасибо. — И Виктор победно подвинул к Алене телефонный аппарат: — Набирай свою Францию.

Алена набрала длинный номер и закричала в трубку:

— Алло! Марго! Это Алена! Что случилось? Я откуда? Из России! Из Долгих Криков! Что у тебя случилось?

А там, в Вильфранше, Маргарита, сидя на веранде своей виллы, отвечала ей в полной панике:

— Ой, дорогая! Просто кошмар! Банк прислал мне уведомление, что сокращает отсрочку по кредиту. Эти негодяи Жискар и Жан-Клод своего добились! Банк с полугода срезал мне отсрочку до четырех месяцев, и осталось две недели. Мы должны выплатить миллион франков, иначе отнимут виллу! Приезжай немедленно — или я погибну!