Валерий Былинский - Адаптация

Это точно, договорились.

Я перевел разговор на какую-то другую тему – надо, мол, пойти куда-нибудь в парк погулять. Или взять напрокат ролики и покататься, хотя я никогда не ездил на роликах. Интересно попробовать то, что раньше никогда не делал.

– Может, ты еще захочешь с парашютом прыгнуть! – несколько пренебрежительно сказала Лиза.

Едкость в ее голосе меня покоробила.

– С парашютом у меня, честно говоря, прыгать нет желания, – сказал я. – С детства боюсь высоты.

– А я хоть ее не боюсь нисколько, но считаю, что с парашютом прыгать банально.

– Банально?

– Ага, – она зевнула. – Это не разрушает страх до конца.

– Ты думаешь, я боюсь?

– Конечно. Ты трус. Как и большая часть людей. Я тоже страшная боязлиха. Знаешь, как я однажды разрушила свой страх?

– Ну?

– Смотри, – она показала мне свой маленький костлявый кулак: на нем был шрам величиной с мизинец.

– Меня называли в классе жирафой и утконосом. За худобу и сутулость, а нос тогда у меня был еще сильнее приплюснутый. В девятом классе один хулиган – его боялся даже наш учитель физкультуры – назвал меня шлюхой. Он якобы видел, как я целовалась с кем-то, а на самом деле он меня перепутал с одной девчонкой. Ну, после того, как он сказал это, я закрыла глаза и начала его молотить руками и ногами. Это его зуб мне руку вспахал. Меня оттащили – но до конца школы про меня больше никто так не говорил.

Я молчал. Я чувствовал себя неловко после ее рассказа.

– Я это сказала не для того, чтобы тебя унизить, что я вот, девчонка, такая храбрая, а ты нет. Нам ведь намного легче, чем вам, мужчинам. Ведь если бы я была пацан и полезла на того хулигана, он бы меня все равно задавил морально или вообще убил. А на меня он, видно, махнул рукой, во многих ведь мужчинах все-таки сидят джентльмены. Так что тебе точно трудней. Мужчинам вообще трудней. Ну, давай, говори правдиво, я жду.

– Знаешь, больше всего меня с детства беспокоил мой страх. То, что меня могут оскорбить, побить, а я побоюсь и не смогу дать сдачи.

– Вот это откровенно, – глаза Лизы вспыхнули интересом, и она придвинулась ко мне. – Дальше?

– Иногда я дрался, – продолжал я. – В армии несколько раз, и после. Последний раз ударил одного типа в кинотеатре… Но все это было, как бы сказать… наполовину. Я просто распалял себя и в каком-то злом ослеплении кидался в драку. Или изначально знал, что противник передо мной не очень сильный. Были случаи, когда меня били, унижали, а я потом спать не мог от обиды, так мечтал отомстить.

– Раз мечтал, так надо дать в морду, и все. Впрочем, я знаю, – внимательно посмотрела она мне в глаза, – ты просто боишься, что тебя могут в драке убить.

– Может быть. Скорее, покалечить.

– Ну, за калекой я уж как-нибудь доухаживаю, – с серьезным видом сказала Лиза. – А если убьют, ты зато умрешь настоящим человеком. Разве не так?

Она смотрела своими чайными глазами мне в глаза. В них не было и тени насмешки. Только тепло.

– Так, – сказал я.

– Я однажды прочитала про Че Гевару, – не моргая, сказала Лиза. – Когда его пришли убивать, он заметил, что у солдата, которому приказали его расстрелять, дрожат руки. И Че Гевара сказал этому солдату: не бойся, ты будешь убивать мужчину. Чувствуешь?

Мне стало жутковато. Холод прошел по моему лицу. Я чувствовал, что с этой женщиной я распрямляюсь. И почему она утверждает, что мы не будем жить вместе? Буквально в несколько секунд я почувствовал, что стал невероятно силен – будто прямо сейчас, пренебрежительно и вальяжно управляю всем миром.

– Я бы добавила к этим словам знаешь что? – услышал я голос Лизы, – вернее, перевела бы их для людей знаешь как? «Не бойся, ты будешь убивать человека», – вот что сказал он. Потому что, а если бы на его месте была женщина? Я, например? Хотя, – опустила она голову, – я, честно говоря, не знаю, сказала бы я что-то такое на его месте…

Мы помолчали.

– У тебя… были еще мечты? – наконец сипло сказала она.

– Да.

Она молчала, не поднимая глаз.

– Была еще вот такая мечта… Когда я понял, что навсегда стал взрослым, то снова захотел стать ребенком.

– Это, наверное, сделает Бог, – кивнула, не поднимая глаз, Лиза, – если, конечно, после смерти наши души влетят в другую женщину и мы снова родимся и станем детьми.

– Я бы очень хотел снова пожить ребенком. Пусть даже девочкой, а не мальчиком, все равно.

– И я, – подняла она голову. – И мне. А о каких ты женщинах мечтал?

– Что?

– Ну, о каких женщинах ты мечтал в школе или когда, например, мужчиной стал? – Она смотрела мне в глаза. – Вы ведь всегда мечтаете о каком-то особом типе женщины, с которой хочется переспать: тело, внешность…

– Откуда вдруг такие сведения? – усмехнулся я.

– Мне брат двоюродный рассказывал. Выпил один раз и рассказал, что у каждого мужчины есть свой недоступный тип женщины, с которой он мечтал бы переспать. Не жениться, а именно переспать. Вот он сначала мечтал со своей учительницей, а потом с китаянкой или японкой. А ты? Кто-то с культуристкой хочет, с негритянкой. А у тебя?

– Это… не у всех, наверное, есть.

– Слушай, давай без наверное. Мы же договорились говорить правду! Итак, я вся внимание.

– Нет.

– Что – нет?

– Об этом я рассказывать не хочу, – сказал я.

– Как? Как… – она подняла брови в весело-гневном удивлении.

– Это моя тайна и умрет она со мной, хоть ты и переживешь меня на несколько секунд, Лиза. Выдавать тайны мы не договаривались. Так что извини. Эту тайну ты у меня и под пыткой не вырвешь.

– Ладно… – откинув назад голову с рассыпавшимися волосами, Лиза как-то немного искусственно рассмеялась. – Я подумаю над каким-нибудь особенно страшным способом пытки, чтобы узнать твою тайну.

– А о чем ты мечтала? – спросил я.

– У меня все проще, – пожав плечами, сказала она. – Я еще с детского сада мечтала полюбить мужчину. Ну вот, выросла и полюбила.

– Кого? – несколько глупо спросил я.

Лиза, слегка наклонив голову, посмотрела на меня и сделала один свой глаз большим, а второй – маленьким. При этом она не особенно улыбалась.

– Я – полюбила – тебя, – четко разделяя слова, сказала она. – И чего я не буду делать, так это стесняться своей любви.

В воскресенье Лиза уговорила меня поехать покататься по реке на прогулочном катере. Я не хотел этого делать, потому что за годы жизни в Москве окончательно убедил себя, что все туристические места здесь лишены поэтического обаяния в отличие, например, от Петербурга. Старый Арбат, Красная площадь, Тверская, Чистые пруды – эти старинные районы столицы утратили атмосферу созерцательного покоя. Но Лиза почти взмолилась, заявив, что никогда еще не каталась ни на одном речном трамвайчике ни на одной реке мира.