Валерий Былинский - Адаптация

Ночью, когда я спал, во мне тихо летало внутри сердце, и я гладил руками воздух, по которому плыл.

Утро. Шесть часов.

– А знаешь, что я придумала, – сказала, проснувшись, Лиза, касаясь с закрытыми глазами сухими мягкими губами моих губ, – точно придумала, потому что мне это только что приснилось, – открыв глаза, она коротко рассмеялась, – приснилось мне, что мы можем называть друг друга… эй, – ее расширенные глаза отпрыгнули, – слушай, ведь ты ни разу не назвал меня так, как я просила, Элизабет!

– Не называл. Но ведь ты говорила, что тебя так надо назвать только в самый серьезный, самый важный момент твоей жизни.

– Понятно, отсочиняиваешься.

– Нет, просто я думаю, что этот самый важный момент в твоей жизни не наступил.

– Ну хорошо. Значит, когда такой момент в моей жизни наступит, ты меня позовешь: Элизабет?

– Позову Элизабет.

– Громко?

– Да.

– Смотри, кричи так, чтобы я услышала, а то вдруг я к тому времени оглохну? Пока что называй меня Ли. Это надеюсь, не слишком вычурно звучит для человеческого уха.

– Хорошо, Ли. Но почему – Ли?

– А, для короткости. Конечно, Ли всей этой дурацкой Лизы не отменяет, но знаешь, к своему удивлению, к Лизе я уже немного, общаясь с тобой, привыкла. Но Ли как-то тоньше и нереальней Лизы. Слишком много реальности плохо. Согласен? А ты будешь Са. Нравится?

– Нормально, Са. Слушай, а долго мы так будем называться? – осторожно спросил я.

– Да не волнуйся! – рассыпалась Лиза сахарным смехом и волосами, закидывая верх голову, – сколько нам самим захочется, столько и будем называться. Например, захочу я называть тебя Са больше, чем сегодняшний день, так и буду называть. А ты можешь пару раз обозвать меня Ли и снова перейти на что хочешь, хоть на Лизуху, ладно уж. Мы же свободные и ненапряжные человеки, так, Са?

– Так, Ли. Са. На лису похоже.

– Не на лису, а на Лизу. Видишь, наши имена оказались ближе ко мне, а не к тебе, – аппетитно сказала она. – Ну и ладно, я ведь сама тебя позвала тогда знакомиться, поэтому наши имена на меня и похожи.

– Ты позвала знакомиться? Я первый с тобой в «Бункере» заговорил!

– Ага. Если бы я не пригласила тебя сесть, ты бы смылся, Са.

Я не стал врать, что не ушел бы. Я обнял ее, мягкую и теплую после сна, прижал к себе, чувствуя движение тонких суставов в ее худом теле. Тихо, словно в песчаный бархан, я погрузился в нее. Мы достигли оргазма одновременно – только она стонала в голос, а я про себя. Потом мы лежали, не расплетаясь. Через какое-то время мы еще раз проникли друг в друга и достигли наслаждения вновь вместе – ее любовная агония длилась намного дольше, чем моя. Оргазм так напоминает смерть: судороги, покой. Почему так? Неужели природа удовольствия и страдания одинакова? Или суть в том, что в сексуальном слиянии зарождается жизнь, а в смерти она отнимается? И все, что мы испытываем, одинаково, только лишь заряжено разными знаками, плюсом и минусом?

Наши тела стали влажными, я встал и накрыл ее и себя одеялом.

– Если бы можно было встать и пойти одним человеком, – вздохнула Лиза с закрытыми глазами, – встать человеком по имени Ли Са. Имя Ли, фамилия Са…

– Интересно, какого пола этот Ли Са?

– Человеческого. Адам был человеческого пола до того, как Ева появилась, он был просто человек.

– А национальность? Ли Са – китайское имя.

– Ага. Пусть мы будем китайцем. Может, поедем на родину?

– Можно, Ли. У меня один друг уехал недавно в Китай. Его зовут А.

– Слушай, Са, – Лиза открыла глаза и прищурила их, – а давай совершим кругосветное путешествие. Будем ехать через все страны и плыть через все моря, какие встретим, и все будут нам знакомы и незнакомы одновременно, представляешь? И рыбы, и люди, и птицы, и дома.

– Давай. Только надо подумать, кого можно ограбить для этого путешествия.

– Меня, – зевнув, растянула в улыбке длинные губы Лиза.

– Тебя?

– Ага. Причем я настаиваю на моем ограблении и на изнасиловании во время него. Са, я немного вздремну. А когда проснусь, мы начнем выполнять наш грабительски-сексуальный план… Пока, Са, твоя Ли…

Лежа на боку и упираясь головой мне в подмышку, Лиза заснула. Ее губы касались моих пальцев. В середине и ближе к краям ее губы были сухие и немного липкие, а в середине, там, где они смыкались, влажные.

Спала она тихо, словно и не дышала совсем. Я положил пальцы в ямку на ее спине, там, где она переходила в ягодицы. Ее кожа была нежной и едва пушистой, этот едва заметный пушок шевелил невидимый ветер. Мой палец лежал там тихо и спокойно, словно ребенок в мягкой траве.

Я смотрел на Лизу и чувствовал, что она очень живая.

Сон не похож на смерть.

Попробую описать счастье, ладно?

Не удовольствие, нет – счастье.

Однажды я шел из дома в школу – я учился тогда в классе четвертом или пятом. Была весна, май, лужи уже высохли, пахло листьями и землей. Накануне я плохо сделал домашнее задание и теперь представлял, как учительница математики начнет меня ругать, а потом вызовет к доске и поставит двойку. Вот с такими мыслями я шел в школу, хмуро глядя прямо перед собой. И вдруг – что-то изменилось.

Мир посветлел и стал таким, каким я его не видел никогда. Деревья, трава, дома, люди, машины, скворцы на траве – все высветилось изнутри каким-то особенным, ярким и в то же время нежным, успокаивающим цветом. Я вдруг остро, пронзительно почувствовал, как необыкновенно прекрасно все то, на что я сейчас смотрю. Словно до этого я шел по сумрачному, черному лесу, а теперь вспыхнула молния и все вокруг осветила, сделав каждую травинку, каждый изгиб на древесной коре каким-то невероятно чудесным, любимым, вечным. Дрожа от восторга, я стоял на старой, с выщерблинами асфальтовой дорожке и вбирал, втягивал, впивал в себя это небо, эти облака, каштаны, акации, ползающих по листьям и коре деревьев муравьев и красных жучков-солдатиков – и дышал, жил этими деревьями и солдатиками, так глубоко дышал, что захотелось плакать. И я, помню, беззвучно и сладко заплакал, не испытывая при этом никакого чувства стыда.

Не помню, сколько продолжалось это мое состояние. Мне казалось, что долго, может быть, час, полчаса. Но позже, вспоминая этот случай, я понял, что простоял на асфальтовой дорожке не больше двух минут, потому что пришел на первый урок вовремя, а он начинался через десять минут. Через какое-то время я ясно почувствовал, что луч радости, осветивший меня, переместился в сторону и я вышел из него – но по-прежнему оставался все в том же легком, восторженном состоянии. Сжимая в руке портфель, я пошел в школу, здание которой уже виднелось за углом хлебного магазина. Я шел и не боялся ни грозной математички, вообще никого на свете, потому что сейчас я всех на свете спокойно и радостно любил. И чувствовал, что мир тоже меня очень любит.