Иэн Макьюэн - Солнечная

Все проще. Женское сердце знает. Поскольку сказать ей об этом прямо ему не позволял такт, пришлось нарисовать объективную картину для себя самого. Повторение – штука полезная. Мужчины в возрасте – более надежные спутники, более опытные любовники, они знают мир, они знают себя. В отличие от молодых они держат свои эмоции под контролем. Они больше читали, больше видели, они теплее, добрее, не столь хвастливы, более терпимы, менее агрессивны. Они интереснее, они умеют выбирать вина. У них больше денег. К тому же, как ни неприятно это сознавать, ее могло тянуть не к нему, а к некоему символу старшинства, которому он отчасти соответствовал. Еще неприятнее слышать, что, когда она встретила свою первую настоящую любовь, погуливающего гольфиста, ему было столько же лет, сколько ее отцу на момент смерти.

Он взял такси из аэропорта до Примроуз-Хилл и приехал на Фицрой-стрит на двадцать пять минут раньше. Он позвонил. У него не было своего ключа – переходить эту черту он не хотел. В тот самый момент, когда она открыла дверь, еще до того, как они обнялись, он почуял: что-то не так, что-то изменилось. Или она изменилась. Кажется, он заметил, как она напустила на лицо выражение, приличествующее встрече. Потом они обнялись, и эта мысль ушла. Вместе с Мелиссой на холодное крыльцо выплеснулись запахи вощеного пола и пчелиного воска и специй, смешанные с ее парфюмом. Очередным его подарком из сияющего ада очередного аэропорта. Она выкрикнула его имя, он ее, они поцеловались, потом отстранились, чтобы лучше разглядеть друг друга, и снова обнялись.

Прижимая ее к себе, он ощущал ладонями через красную шелковую блузку жар ее кожи. Как же память туманна и монохромна в сравнении с живым мгновением. Вдали от нее сам факт ее полнокровного существования, простой до головокружения, виделся ему, если он вообще пытался что-то разглядеть на расстоянии среди повседневных дел, как в теневом театре. Он забывал особый вкус ее губ и языка, ее костяк, ее манеру скрадывать их разницу в росте при поцелуях, ее пальцы, просунутые между его пальцев, их пружинистое сопротивление и приятную гладкость, их длину и диаметр, бугорок родинки под суставом ее левого мизинца и то, как тело его отзывалось на давление ее грудей. Мир ощущений. Мелисса на вид, на слух, на вкус – все такое узнаваемое, но только здесь и сейчас, в его объятьях. Память, во всяком случае память Биэрда, была механизмом не первого сорта. Когда он думал о ней в Берлине или в Риме, это было умозрительное и обобщенное желание, он оценивал ее природу, некий абстрактный образ и собственное удовольствие, но не теплый медовый запах ее макушки, или ее на удивление цепкие руки, или низкий горловой звук, с которым она произносила его имя.

– Майкл Биэрд. Домой сию же минуту!

Старая шутка, вызывавшая в памяти грубоватого старомодного родителя. А вот у него не было случая сказать ей нечто подобное – Мелисса Браун не та женщина, которую можно пригласить в бардак, каким являлась его квартира. Она не почувствовала бы себя там комфортно, пока не навела бы порядок, – еще одна черта, которую он не хотел переходить. Она подхватила его чемодан на колесиках, и он последовал за ней. Когда дверь за ними закрылась и они очутились в просторной гостиной, она обвила его шею руками, а он крепко прижал ее к себе, и они опять слились в поцелуе. В какой-то момент показалось, что они пренебрегут дежурной светской беседой, настраивающей на нужный лад, и направятся прямиком в спальню. Но вдруг послышалось шипенье, а за ним – бах! – как удар хлыстом, грозное предупреждение из кухни, и Мелисса, прошипев на свой лад – черт! – мгновенно испарилась, ну а Биэрд направился к дивану. Чай, не пылкий юнец. Может и обождать.

Когда через пять минут она вернулась, держа в руке предназначенный для него стакан виски с содовой, он, растянувшись на диване, просматривал материал, подготовленный его командой для журнала «Нейчур». На полу привычная россыпь: туфли, пальто, пиджак, галстук, открытый портфель, бумаги, чемодан нараспашку, разбросанные вещи, пластиковый пакет. Перенесенный столь внезапно из заряженной атмосферы близости в затейливый молекулярный мир растений с сознанием того, что при любом раскладе в ближайший час или чуть больше они с Мелиссой так и так лягут в постель, а впереди еще светит застолье, он пребывал в состоянии редкого, полнейшего умиротворения.

Она застыла над ним, положив свободную руку на бедро.

– Освободите место, профессор.

Ему нравилась ее сухая, снисходительная, кривоватая улыбка. Он, крякнув, принял вертикальное положение, похлопал по дивану, обозначив местечко подле себя, и принял у нее стакан. Когда она села, прижавшись к нему, он отложил статью и сказал:

– Представь, обыкновенная трава, пробившаяся сквозь трещину в асфальте, хранит в себе тайну, которую лучшие лаборатории мира только сейчас начинают постигать.

Пока он потягивал свой скотч, ее ладонь улеглась у него между ног. Мелисса оглаживала его с отрешенным видом.

– Моих мозгов явно не хватает, Майкл. При чем тут трава?

– Разве я тебе не говорил? Зеленый стебель или листок представляет своего рода солнечную панель для расщепления воды и улавливания двуокиси углерода. Скопировав этот процесс, мы можем производить водород. Мне тебя тоже не хватало.

В самом деле? В данную минуту, целуя ее, он подумал, что это, видимо, так, раз он ощущает прилив возбуждения и радости. Но чтобы ему кого-то не хватало – такого с ним не бывало, во всяком случае с того злосчастного лета 2000 года, когда он тосковал, как пес, по своей пятой и уж точно последней жене. Были люди, которых ему смутно хотелось увидеть, но с тех пор ни разу он не испытывал томления в отсутствие кого-либо. Нынче, будучи один, он читал, пил, ел, говорил по телефону, сидел в Интернете, смотрел телевизор, ехал на совещание… или спал. Он был самодостаточен, поглощен собой, а голова его была занята разного рода желаниями и туманными грезами. Как многие умные мужчины, ценящие объективную реальность, он был эгоцентрик, и в его сердце прятался кристаллик льда, о котором Мелисса знала и который она вознамерилась растопить.

Само собой, прежде чем предаться любви, надо было поговорить: как каждый провел эти несколько недель, о чем думает, какие планы. Он виноват в том, что не звонил, она в том, что не требовала от него отчета. Началось с ее новостей. Благодаря мюзиклу о рабочем парне, желающем стать балетным танцором, приток молодежи в танцкласс оказался выше обычного. Правда, не парней, а девочек, мечтающих о таком парне. Она рассказала ему о недавней кончине заслуженного хореографа, который сам считал, что заслуживал большего. Во время траурной церемонии пятеро балетных танцевали в узком проходе церкви в Сохо, и даже враги усопшего прослезились.