Михаил Барановский - Форточка с видом на одиночество (сборник)

Я задумал написать роман. Решил приступить сразу же после ужина. Пожарил мясо. Говядина оказалась невероятно жесткой. Ощущение, что корове в корм добавляли цемента. Мясо у меня во рту отчаянно сражалось с металлокерамическими коронками. Я все думал: доедать или выбросить? Выбросить было жалко. А доедать – опасно.

Я не мог принять решения и продолжал автоматически жевать. То есть я доедал мясо, так и не решив, стоит ли его доедать.

Вообще-то я десять лет прожил со своей бывшей женой именно в таком состоянии. Я ставил перед собой вопрос, но не отвечал на него.

Я продолжал с ней жить не потому, что так решил, а как раз потому, что я ничего не решил. (В то время у меня были большей частью еще свои зубы.) Получается, что, колеблясь, все это время я косвенно делал выбор в пользу совместного с ней проживания. Все это очень сложно.

Однажды мой друг спросил меня, жениться ему или нет? Я ответил, что, как бы он ни поступил, все равно будет жалеть. Я мастер давать уклончивые советы.

Я решил, что главным героем моего романа будет мужчина. Потому что в женщинах я разбираюсь плохо. Совсем недавно у меня был повод в очередной раз в этом убедиться.

Мы с приятелем сидели в ресторане. За соседним столиком оказались две женщины. Портреты таких женщин прежде выставляли в витринах фотоателье. Они всегда были сфотографированы вполоборота, с оголенными плечами и улыбками кинозвезд тех лет. Кто эти женщины? Где их мужчины? Живы ли они еще? Как сложились их судьбы? Вряд ли они теперь ходят по кабакам – те женщины.

Эти, за соседним столиком, тоже были уже несколько secondhand. На двоих им набиралось не меньше семидесяти. Признаки былых достоинств угадывались в них, как в покрытых патиной серебряных вилках. Но моего приятеля это не смутило. Он то и дело вел с ними какие-то гормональные разговоры, вывернув шею на сто восемьдесят градусов. Слава богу, женщины, кажется, были достаточно умны, чтобы не выглядеть полными дурами. А это уже не мало! Потому что самое главное мое оружие – интеллект. И только на втором месте – мужское сдержанное обаяние.

В результате мы оказались за одним столом. Я был уверен: еще немного, и мы окажемся в одной постели. Все к тому и шло. Я практически не сомневался.

И тут мой приятель сказал:

– А сейчас мы пойдем в театр. Любите ли вы театр? – спросил он у женщин.

Я посмотрел на приятеля, потом на часы и сказал, что в час ночи при всей любви вряд ли нас пустят в театр.

Есть такие люди, стоит им выпить, как тут же какая-то неведомая сила влечет их из-за стола. Они требуют немедленно принести им счет, подать пальто, отдать концы.

И что вы думаете? Неизвестный сутулый человек, похожий на официанта, черный ход, какие-то длинные темные галереи, неразличимые во мраке ступени. Сцена театра на Таганке. Она освещена. Зал темен и пуст. Торжествующее лицо пьяного приятеля. Он произносит:

– Мы стоим на легендарной сцене великого театра на Таганке! – Он слушает, как его голос летит в партер, вскарабкивается на балкон…

– Что вы чувствуете? – спрашивает он, обращаясь к нашим спутницам.

Те только глупо смеются.

Пустая, если не считать нас, четверых, сцена. Пустой зрительный зал. Похоже, я уже ничего не чувствую к середине ночи после бутылки, наверное, выпитой водки. Нет, боюсь, я ничего не чувствую. Даже если бы мы сейчас оказались на подмостках не театра на Таганке, а, скажем, на сцене Карнеги-Холла или в открытом космосе.

– Вы в среднем за один спектакль сколько раз испытываете катарсис? – зачем-то спрашиваю я наших барышень.

Потом мы заехали на такси в магазин, купили водки и отправились к ним в гости…

В конце концов ушли ни с чем. Мне стало как-то страшно, потому что, если уж ТАКИЕ не дают, то что тогда говорить о молодых и красивых. Почему не дали? – понять не могу. Никаких катарсисов.

На следующее утро голова моя раскалывалась. Я не мог подняться с постели. И сделалось очень обидно, потому что вчера не было настолько хорошо, насколько плохо было сегодня.

Итак, я решил, что главным героем моего романа будет мужчина, потому что, как подтвердили последние события, в женщинах я разбираюсь плохо.

Мне тут рассказывали, что в Америке, если девушка позволяет за себя заплатить после ужина – это значит, что она вам сегодня же вечером даст. Нравятся мне эти американцы! А у нас: заплатить-то они вам дадут…

Ну, в общем, вы понимаете.

Короче, главный герой – мужчина. Ему сорок лет. Он разведен. Ибо что интересного можно написать о женатом мужчине? Нет, мне нужна свободная личность, мечущаяся между женщинами, между городами и странами, между внезапно возникающими опасностями… Потому что роман должен быть динамичным, захватывающим, удерживающим читателя в постоянном напряжении. Только в этом случае можно рассчитывать на серьезный тираж и пристойный гонорар. А в деньгах я сейчас очень нуждаюсь. Как, впрочем, и в славе. Может быть, даже не в славе, а в некоторой известности в определенных интеллектуальных кругах.

Я хочу проснуться знаменитым. По утрам мне обычно сорок, но к середине дня уже на пару лет меньше. Я со стороны наблюдаю за тем, как старею. Самые злые шаржи рисует на нас время.

Галерея зеркал длиною в жизнь.

Бог абсолютно безответственно относится к результатам собственного труда. Если бы он немного больше времени потратил на сотворение человека, то не был бы так расточителен.

Когда тебе сорок, словарный запас пополняется в основном за счет названий болезней и лекарств.

Я ссутулился за долгие месяцы зимнего окоченения. Хочется расправить плечи. Не выдыхать паром.

Соскучился по собственной тени, которую я обычно отбрасываю в период летнего солнцестояния. Прямо на жаркий асфальт сбрасываю ее, как боярскую шубу.

Я смотрел в окно, в чернильную ночь, сквозь стекло, будто в лужу, подернутую тонким льдом.

Почти физически ощущал собственное занудство, нехватку витамина D и острую финансовую недостаточность.

Последние годы я только и занимался тем, что гонялся за женщинами, деньгами и сюжетами. И все ускользало в последний момент.

Я устал ждать.

Наше ожидание счастья – деликатес у смерти на столе.

И все-таки я ждал его, как ждал в юности гонорара из областной газеты.

Как ждал настоящей любви.

Особенно после прочтения книги «Техника современного секса».

Известный гомосексуалист утверждает, что от всех женщин пахнет рыбой. Не знаю, так ли это – вечные проблемы с обонянием.

Это было, кажется, в восьмом классе. Врач вся в полиэтилене, как спрятанная на лето шуба в шкафу, резиновыми презервативными пальцами копошится в моем рту. Какими-то металлическими приспособлениями откручивает мои злополучные аденоиды.