Наринэ Абгарян - Манюня

— Зато фартук сидел на папе просто бесподобно, — решила постоять за своего отца я.

— Хррррррррррррррр, — отозвалась Каринка. Но никто уже ее не слышал — все благополучно провалились в глубокий сон.

Дядя Миша, как истинный сын своей матери, периодически выкидывал фортели, пытаясь отстоять себе кусочек независимости. Ба, как истинная Ба, одной левой гасила все попытки сына вырваться из-под ее тотального контроля. «В этом доме я господин», — любила повторять она.

В целом борьба дяди Миши с Ба напоминала противостояние между центром и мятежной провинцией. Провинция периодически поднимала плохо организованные и зачастую бестолковые восстания, а центр с особым удовольствием топил эти восстания в крови.

Любая Конвенция по правам человека прекращала действовать прямо на пороге дома Ба. Ибо только Ба устанавливала те рамки, в пределах которых члены ее семьи строили свою счастливую жизнь.

— Ба была тираном? — спросите вы.

— Конечно, нет, — смалодушничаю я.

Но Дядимишина неуемная душа не прекращала алкать свободы. И он, отстаивая свое право на личную жизнь, мстительно заводил связи «на стороне», а в особо критические для своей непокорной натуры дни имел наглость не приходить домой ночевать. Скандал, который неминуемо закатывала Ба, мощью энергетического выброса легко мог заменить распад уранового ядра.

— Вот этими руками, — кричала Ба, — вот этими руками, сына, я тебя родила! Вот этими многострадальными руками я ежеминутно подмывала твою попу, а какал и писал ты, скажу я тебе, как проклятый! Да и ел как прорва! Вот этими руками с утра и до ночи, не разгибая спины, я стирала твои пеленки-распашонки. Под каким девизом прошла вся моя жизнь, спрашиваю я тебя? Под девизом «накорми-обстирай-выучи сына»! А чем ты мне за это платишь? Черной неблагодарностью, вот чем!

В один из таких злосчастных дней мы с Маней как раз играли у нее во дворе. Буквально накануне нам подарили большой набор игрушечной посуды, и сейчас мы были заняты тем, что готовили из подручных средств обед на большое кукольное семейство. Маня увлеченно шинковала огромный лист лопуха, а я крошила в труху полено.

— Ты пойми, — объяснила мне Манька, — чем мельче покрошить полено, тем больше труха будет напоминать муку.

— А что мы потом с этой трух… мукой будем делать?

— Ты измельчай, а мы там придумаем, что с нею делать, — воинственно шмыгнула Манька и вдруг предостерегающе подняла вверх указательный палец: — Ш-ш-ш-ш.

Я навострила уши. «Вннннн, кха-кха», — донеслось издали знакомое кряхтение Васи. Мы с Маней горестно вздохнули — дядя Миша возвращался с очередного места восстания на свою верную погибель.

— Авось сегодня пронесет? — пискнула я, впрочем, без особой надежды.

— Не пронесет! Знаешь, какое с утра было выражение лица у Ба?

— Какое?

— А вот какое, — Маня насупила брови, собрала губы в куриную жопку, прищурила один глаз и встала руки в боки.

Я прыснула — уж очень смешно моя подруга передразнила Ба.

Когда Вася въехал на задний двор, мы почему-то спрятались за большим тутовым деревом. Видеть, как дядя Миша понуро идет к дому, было выше наших сил. Вылезли мы из-за ствола дерева только тогда, когда хлопнула входная дверь.

Скоро скандал в доме стал набирать обороты. Сначала до нас долетали отдельные фразы, а потом Ба подключила тяжелую артиллерию.

— А потом ты небось пришел и поцеловал Маню, фу! — кричала она.

— Мам, я тебя умоляю! При чем здесь это?

— При том! — захлебывалась Ба. — Сначала этими губами ты не пойми кого целовал, а потом полез к своему ребенку! Тьфу на тебя!

— Ну что ты такое говоришь!

— Говорю как есть, — топала ногами Ба, — и не родился еще на планете Земля человек, который бы мог убедить меня в обратном!

— Да легче удавиться, чем переубедить тебя! — крикнул дядя Миша и выскочил на веранду.

Мы с Маней дружно обернулись в его сторону. На дядю Мишу жалко было смотреть — выражение лица растерянное, между бровями пролегла глубокая морщинка.

Он поймал наши с Маней сочувствующие взгляды и натужно улыбнулся.

— Здрасьти, Дядьмиш, — пискнула я.

— Здрасьти, пап, — отложила лист лопуха Манька. — Ну что, получил свое?

Дядя Миша открыл рот, чтобы выговорить Маньке, но потом передумал и махнул рукой.

— Пойду, поковыряюсь в Васе, — сказал.

Преданный Вася терпеливо дожидался своего хозяина на заднем дворе. И уже издали, при виде его понурого силуэта, заботливо взбил подушку на сиденье водителя.

— Одни беды от этих баб, — вздыхал про себя Вася, скрипя шарнирами и карданными валами, — зачем они хозяину? Да и что с них взять — волос длинный, ум короткий.

— Женщины, что с них взять, — буркнул себе под нос дядя Миша, открывая капот Васи.

— А ведь мысли мои читает, — заликовал Вася и на радостях выпустил маленький фонтанчик машинного масла.

— Тебя не завели, а ты уже фортели выкидываешь, Васидис? — удивился дядя Миша.

— Ого, снова в объятиях своего сердечного друга? Ты поплачься ему в капот, он ведь обязательно тебя поймет! А главное — слова поперек не скажет, — Ба никак не унималась, она высунулась в окно своей спальни и жаждала продолжения банкета.

— И поплачу, — огрызнулся дядя Миша, — все вы, бабы, одинаковые.

— Да ну, — хмыкнула Ба, — ты еще скажи, что дуры.

— И скажу! — с вызовом повернулся к ней дядя Миша.

— Про волос длинный, ум короткий не забудь добавить, — не унималась Ба.

— Это уж само собой!

Ба высунулась в окно по пояс, старательно сложила пальцы обеих рук в дули и победно потрясла ими над собой:

— Во! Видел?

Дядя Миша какое-то время молча смотрел на свою всклокоченную мать, потом тяжко вздохнул и повернулся к Васе.

«Лучше промолчать», — подумал он про себя.

— Дура! — удовлетворенно констатировал Вася.

Ба демонстративно громко захлопнула окно.

«Весь в своего отца, — думала она, глядя с любовью на понурое темечко сына, — даже стоит как он — косолапит и чуть сутулится. Сделаю ему на обед его любимые котлеты. Картошечки пожарю, с лучком и грибочками. А то осунулся весь, кровиночка моя, одни кости торчат».

Она с шумом распахнула окно.

— В следующий раз можешь вообще не возвращаться, понял? — крикнула торжествующе.

Дядя Миша вздрогнул спиной, но не обернулся. И оттаял лицом, только когда из кухни потянуло божественным ароматом сочных котлет.

— О, Вася, — сказал он своему четырехколесному другу, — будут сегодня нам любимые котлеты, а к вечеру — изжога.