Маша Трауб - Домик на Юге

– Нет, я звонила.

– Тогда у кого-нибудь еще.

– Нет. Я всем позвонила. Она сбежала.

– Далеко не убежит. Без денег.

Тамара охнула и схватила шкатулку – денег не было.

– Вот мерзавка, – тихо сказал дядя Женя. – Дрянь неблагодарная. Поймаю – убью сучку.

– Не говори так! – заплакала Тамара. – Куда она могла уехать?

– В Москву. Куда же еще? К бабке с дедом.

– Точно. Но они же… А если их нет?…

– Вернется, никуда не денется. Помотается, помыкается и приползет, поджав хвост. Как она посмела взять эти деньги? Ведь знала, на что они отложены. Ничего святого для девчонки нет.

– Лишь бы с ней ничего не случилось, – всхлипнула Тамара. – Я позвоню в Москву, предупрежу, что она приедет. И в милицию надо заявить.

Московский номер молчал. А на следующий день участковый привел Люську – злую, понурую и какую-то всклокоченную.

– Ваша? – спросил участковый.

– Наша, – выдохнула Тамара. – Люсенька, деточка, ты как?

– Нормально, – буркнула Люська, вырвалась из рук участкового и пошла в свою комнату.

– Где она была? С ней все в порядке? – спросила Тамара.

– На вокзале нашли. Ночью. Хорошо, что заметили. Плакала сидела. Деньги у нее украли. Она у нас, в отделении, была.

– Спасибо вам.

Участковый ушел. Тамара зашла к Люсе.

– Люсь, зачем ты так?

– Затем. Что мне здесь делать? Я вам не нужна. Вам будет, чем заняться. Вы мне никто. У меня есть родные дед с бабкой. Я хотела уехать к ним. Деньги бы вернула. Потом. Когда работу бы нашла.

Люська говорила тихо и спокойно, и Тамаре стало по-настоящему страшно.

– Люся, зачем ты так? – только и смогла сказать она.

И даже в этот момент не посмела сказать девочке то, о чем молчала все эти годы, – она не нужна никому, кроме нее и Жени. Ни бабке, ни деду.

Тамара давно мучалась бессонницей. Спать мешали живот и мысли. Почти каждую ночь она вспоминала Татьяну.

Они с Татьяной не были близкими приятельницами. И подругами не были. Учились на одном курсе в институте. Сталкивались в столовой, на семинарах, в гостях. Тамара вышла замуж на последнем курсе. Женя был не москвич, да и Тамара не собиралась оставаться в столице. Ждали, когда она защитит диплом, чтобы уехать в Женин родной город.

На преддипломной практике Тамара оказалась вместе с Татьяной, но даже это их не сблизило. Да, общаться стали чаще, а потом, после защиты диплома, опять разошлись. Тамара с Женей уехали. Она приезжала в Москву – повидаться с друзьями, да и по работе часто приходилось. Пару раз у общей знакомой сталкивались с Татьяной.

Оказалось, Татьяна родила девочку, мужа у нее нет.

– Ты можешь стать ее крестной? – спросила Татьяна.

– Я? – удивилась Тамара. – Нет, что ты!

– Пожалуйста… Ты же крещеная… – попросила Татьяна, показывая на крестик, который носила Тамара.

– Нет, нет, я не могу. Мы же… я же…

Тамара не могла сказать прямо: «Мы не близкие подруги, я твою дочку ни разу не видела и брать на себя такую ответственность не могу».

– Понимаешь, – начала Татьяна, – я хотела попросить Янку, мою подругу, но она некрещеная, а больше некого. Это ведь только ради традиции. Ты уедешь – и все. От тебя ничего не требуется.

Татьяна упрашивала долго, и Тамара сдалась. В конце концов, они действительно были подругами, хоть и не близкими. Но не совсем чужими людьми. И если больше некому?…

Девочку, Люсю, крестили. Тамара уехала и думать забыла и о Татьяне, и о Люсе, пока ей не позвонила Елизавета Ивановна – мать Татьяны и не попросила срочно приехать. Сказала, что объяснит все при встрече.

Тамара впервые была у Татьяны дома и раньше не была знакома с Елизаветой Ивановной.

– Садитесь, – предложила Татьянина мать.

– Что-то случилось? – спросила Тамара.

– Да.

Татьяна, как объяснила Елизавета Ивановна, пропала. Точнее, не пропала – уехала. С мужчиной. Куда, не сказала. Собралась и уехала. И уже почти год ни звонка, ни письма. Люсю оставила. Кто Люсин отец – неизвестно. А у Елизаветы Ивановны здоровье уже не то и силы не те. И муж, Татьянин отец, Илья Петрович, – сердечник. Им тяжело с маленьким ребенком.

– А при чем здесь я? – удивилась Тамара.

– Но вы же крестная Люси и Танина близкая подруга. Вот я и подумала, что вы могли бы позаботиться о девочке. Временно. Пока ее мать не вернется.

– Я не знаю. У меня муж. Как он отнесется?… Я должна с ним посоветоваться. Это ведь не так просто… – Тамара удивилась, что Елизавета Ивановна считает ее близкой подругой дочери.

– Да-да, я все понимаю. Но и вы меня поймите. Я за мужем ухаживаю. А тут еще Люся. Я не двужильная. У меня и давление скачет. Не в детдом же девочку отдавать.

– Как в детдом? – испугалась Тамара. – А отца нельзя найти?

– Нет, Татьяна никогда о нем не говорила. Так что вы решили? Просто я подумала, что раз вы согласились быть крестной матерью, то понимали, какую ответственность на себя берете.

Тамара молчала. Вдруг почувствовала, что кто-то трогает ее за ногу. Она посмотрела вниз и увидела под столом маленькую девочку. Девочка была обаятельная, но какая-то неухоженная – личико грязное, платье в пятнах.

– Ой, – сказала Тамара и протянула руки, чтобы достать девочку. Та оказалась совсем легкой.

– А сколько ей? – спросила Тамара у Елизаветы Ивановны.

– Год и три месяца

Тамара удивилась. Она не очень разбиралась в детях, но было видно невооруженным глазом – девочка слишком маленькая и худенькая для своего возраста. Люся почти не говорила и плохо ходила.

– Хорошо, я ее заберу, – тут же решилась Тамара. – А как же документы и все прочее?

– Так это же временно, – успокоила ее Елизавета Ивановна. – Мы Люсю заберем сразу же, как только Илья Петрович немного поправится или Таня вернется.

– Хорошо.

Домой Тамара вернулась не одна. Она была уверена – Женя ее поймет и примет любое ее решение. Так и оказалось.

– Странные они все-таки, – единственное, что он сказал. – Отдали собственную внучку чужим людям. Она ведь тебя в первый раз в жизни видела.

– Елизавета Ивановна считает, что я близкая подруга ее дочери, – объяснила Тамара.

– Все равно странно. Если они состоятельные люди, как ты говоришь, могли бы няню нанять. Зато девочка была бы в семье.

– Откуда я знаю, какие у них обстоятельства? Елизавета Ивановна сказала, что здоровье не позволяет… Я, когда малышку увидела… Такая она неухоженная… заброшенная, что ли… И глазки грустные. Понимаешь, не могла я ее там оставить!

Тамаре было легко с Люсей. Она росла послушной, тихой и очень смышленой. К тому же очень ласковой. И когда девочка обнимала Женю, таял даже он.

Люся быстро поняла, что слезами не добьется всего того, чего может добиться лаской, и вовсю этим пользовалась. Отказа не знала ни в чем. У девочки был диатез, и шоколад был категорически запрещен. Но она залезала к дяде Жене на колени и, открыв ротик, чмокала его в щеку, как будто кусала. Тот смеялся и отламывал маленький кусочек. Люсе нравилось, когда дядя Женя подбрасывал ее вверх.