Array Array - РОЖДЁННЫЕ У КОСТРА

1.Утерянная Ойкумена

В конце августа улетел из Москвы в Красноярск. На установочной сессии разбирали мою повесть «Люди золота жаждут». Сокурсники сравнивали повесть с « Печальным детективом» Виктора Петровича Астафьева.

Профессор Лобанов нашёл внешнее сходство с всемирно известным писателем.

В Канске ждут родители. К Виктору Петровичу Астафьеву, решил, обязательно заверну из Красноярска в село Овсянку.

В аэропорту Домодедово в книжном киоске случайно купил книгу Астафьева «Всему свой час». Факсимильное вступление автора:

«Занятие литературой дело сложное, не терпящее баловства, никакой самонадеянности, и нет писателю никаких поблажек. Сорвёшь голос – пеняй на себя. Захочешь поберечься и петь вполголоса, вполсилы – дольше проживёшь, но только уж сам для себя и жить, и петь будешь. Однако в литературе жизнь для себя равносильна смерти».

Русскую Литературу можно определить Матерью русской Души. Запечатленная в былинах и песнях народом, русская речь веками воспитывала и лечила народную душу. Слово определяло мироощущение русского человека; бытие и жизненный уклад.

«В оный день, когда над миром новым

Бог склонял лицо своё, тогда

Солнце останавливали СЛОВОМ.

СЛОВОМ разрушали города…»

Строки поэта Николая Гумилёва.

Иван Алексеевич Бунин о даре нашем бессмертном:

«Молчат гробницы, мумии и кости, -

Лишь Слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный – речь»

В нынешнее время хаоса Россия стала «библейской Вавилонской башней». Люди и народы перестали понимать друг друга, всяк речёт свой звук ему лишь внятный. Даже на семинарах прозы Михаила Петровича Лобанова в Литературном институте этот «вавилонский вирус» чихался.

Установочная ознакомительная сессия первого курса завершилась. Собрались на последний семинар.

В какой-то момент перестал сокурсников понимать.

За окнами аудитории в дворике Дома Герцена рослые - раскидистые куртинами деревья. Дождик ворошит листву, мокрит чёрный асфальт; тяжелые от влаги ветви прогнулись, едва заметно поддавливает их ветерок и легонько качает. Обычная осень обычного года.

Но Москва гудит набатно от речей депутатов съезда. По митингам бегает Гришкой Отрепьевым - Борис Ельцин. Грозное предчувствие беды висит над Отчизной.

И как-то не по себе от мелкотравчатых страданий литературных героев, косточки которых, перемывают семинаристы.

Я уже всем сердцем любил Михаила Петровича Лобанова.

Говорил Учитель тихо и кратко. Точно, образно, ёмко. Чтобы лучше слышать лекцию, занимал место напротив преподавательской кафедры.

В завершение семинара стало тошно от «перемалывания костей»: бабахнул кулачищем по столу! Михаил Петрович удивился. Повисла тишина.

-Страна гибнет. А мы тут…

Сережа Котькало москвич. Дружит с Михаилом Петровичем. Добрый малый.

-Деда обидел…

Прощаясь с Михаилом Петровичем до следующего года, сознался, что улетаю самолетом к Астафьеву. Писатели-фронтовики Лобанов и Астафьев в литературе единомышленники.

-Передай Виктору Петровичу привет. Доброго здоровья ему…

Извинился за срыв.

Август догорал просветленными днями вперемежку с резвыми дождичками. Лето выдалось доброе.

Вокруг Москвы горят торфяники. Призрачная дымка напоминает о далёкой Якутии; там тоже горят леса. Тоскую о Наталье и детях. Показал фото семьи Михаилу Петровичу.

Он улыбнулся:

-Вы такой одухотворенный, когда говорите о семье. Глаза так и светятся. Семья – опора. Без надёжного тыла мы бы и войну не выиграли, - вздохнул Михаил Петрович.

На протяжении маршрута до центрального Автовокзала, от руля водителя троллейбуса слышно из транзистора трансляцию съезда народных депутатов. Ощущение катастрофы усиливается словесной враждой депутатов на съезде.

Лица пассажиров напряженные, угрюмые; потные от тесноты люди внимательно слушают голоса народных избранников.

Товарищи мои разъехались по городам и весям Советского государства. На Индигирке любимая семья: мир вечных ценностей. В Канске ждут родители. Родина. Сколько великого смысла заключено в это слово…

Литинститут одарил дружбой с прекраснодушными людьми.

Профессор Лобанов Михаил Петрович глубинным духовным светом родственно напоминает отца.

В общежитии нашелся с русским поэтом Колей Шипиловым. Приехал Шипилов пару недель назад из Новосибирска. Искал на седьмом этаже знакомых писателей. Заглянул в номер Юрия Сергеева. Поразила его голубизна глаз – откровенная чистота души. На этаже жил Толя Буйлов из Красноярска. Пока шел до его двери, забыл Колину фамилию.

-Писатель из Новосибирска приехал.

-Как фамилия?

-Глаза такие, будто на ладонях сердце держит, - высказал первое впечатление от знакомства с Шипиловым.

-Так это Коля Шипилов!

Я уже прочитал «Ночное зрение» Николая Шипилова. Поразительная проза. И до знакомства полюбил автора. Предложил Николаю жить в номере Сергеева, коль негде остановиться в Москве.

Николай низкорослый, давно не стрижен, сорокалетняя возрастная плешь выдаёт годы. Распахнутые голубые глазищи, усы с проседью щёточкой прикрывают верхнюю губу. Обрядить бы его в гуцульскую одежду, гоголевский казачий старшина из Диканьки!

Николай Шипилов - русский поэт одного ряда с Николаем Рубцовым.

Приехал Шипилов с гитарой; в наплечной сумке изрядно потёртые общие тетради в клеточку; из сменки белья ничего нет.

-Всю прозу написал в поездах между Москвой и Сибирью, - сознался Коля. – В Новосибирске живу в театральной каптёрке.

Коля принял душ. Постригать товарищей я научился еще в Томске, когда был студентом Томского геологоразведочного техникума. В общежитии осенью - после геологических практик – все заросшие, нередко и вшивые. Двухэтажная деревянная общага холодная, всегда голодные студенты жили дружно на улице Новосибирской.

Аптека недалёко, напротив Томской Кондитерской фабрики. «Черимичная вода» от вшей – спасение! Мылили этой водой головы, тюрбаны из казённых вафельных полотенцев крутили поверх волос. Все вши на полотенце собирались. «Гнидам» - черимичная вода не вредит; от личинок на волосах - короткая стрижка.

Орудовал ножницами и расчёской не хуже любого парикмахера. Постригал солдат и офицеров своей роты в армии.

Шипилов согласился постричься. Сделал ему «офицерскую» причёску; подравнял ножницами усы. Поделился с Колей – дал ему голубую льняную рубашку с коротким рукавом. Стрижка преображает человека. Он и вправду стал походить на боевого русского офицера.