Александр Щёголев - Как закалялась жесть

— В каком смысле?

— Ну, звание, должность. Где служите. Расскажете о себе?

— Я полковник. Служу не «где», а «кому».

— По-прежнему «верноподданный князь»?

— Так точно. Только король другой.

— Который по счету?

— Третий.

— Все выше и выше, да? Из Питера — в Москву…

— А из Москвы — в Кремль.

— Я почему-то так и подумала.

— А еще я теперь семейный. Жена, дочке четыре года.

— Опять девочка? Да вам можно заказы на девочек брать!

— Пардон, о каких девочках речь?

— Елена — ваша дочь…

Неживой встал, прошелся по спальне. Остановился перед дверью, занавешенной портьерой. В будуаре было два выхода: один вел на служебную лестницу и дальше вниз, второй — в медицинский блок. Неживой остановился перед вторым.

— Не дурак, — сказал он, заглянув за портьеру. — Догадался.

— Можно вопрос? Вы любите свою семью?

Он ответил не сразу. Подергал дверь. Было заперто. Прислушался…

— Ты же знаешь, я люблю только себя.

Эвглена Теодоровна привстала.

— Подождите, но ребеночка-то любите?

— Честно? Нет.

— Как — нет?!

— Положение обязывает иметь семью. И семья, п-твоить в жопу, у меня есть.

— Даже ребеночка… — она растерялась. — Значит, моей Ленке не на что надеяться?

Неживой вернулся к кровати. Присаживаться не стал.

— Надежда умирает последней. Но, в конце концов, тоже умирает. По-моему, ты даешь дочери все, что ей нужно, и еще сверху присыпаешь.

Эвглена Теодоровна молча оделась. Неживой с интересом наблюдал.

— Вы, наверное, пришли по делу, — сказала она.

— У-у, ты моя умненькая, — сказал он. — Именно по делу, и не по одному.

— Да, Виктор Антонович?

Она ослепительно улыбнулась; грациозно встала, оправив платье. Секунда — и влюбленная, потерявшая голову кошка обернулась светской львицей.

Неживой усмехнулся.

— Первое, — сказал он. — Мне нужен список твоих клиентов.

— Ого! Вам лично или…

— Полный список. Чтоб всех назвала, прошлых и нынешних.

— Это несерьезно. Как я могу?

— Это более чем серьезно, ласточка моя. Сегодня ты реализовала заказ — десять пальчиков. Как ты думаешь, для кого он предназначался?

— Откуда вы…

— Не отвлекайся, отвечай на вопрос.

— Ну, для Первого зама председателя Кабинета.

— Я спрашиваю, для кого он предназначался на самом деле? Вспомни, пошевели мозгами — кому могло понадобиться столько мелких, подчеркиваю, мелких… как ты называешь эту пакость?

— Иг… игрушками.

— Во-во. Мелких игрушек. Если вспомнишь — поймешь, кто мой король и чей я князь. Я не прошу список клиентов сейчас, зайду на днях. И не рекомендую консультироваться с теми, кто тебя прикрывает. Кстати, кто тебя прикрывает?

Эвглена Теодоровна поднесла руку гостя к своей щеке. Прильнула к этой огромной властной руке. Ее чувственные губы задрожали, ее зрачки расширились. От нее едва уловимо запахло полевыми цветами.

— Виктор Антонович, вы ведь не сделаете мне ничего дурного, — произнесла она. — Во имя нашего прошлого, во имя нашей дочери. Я и так — полностью ваша.

Сила, которую она вложила в эту реплику, сломала бы любого нормального мужика…

— Ты знаешь, что на меня твои фокусы не действуют, — спокойно ответил Неживой. — А плохого я тебе, конечно, не сделаю. Пока.

— Вы задаете абсолютно невозможные, страшные вопросы, — сказала Эвглена Теодоровна в отчаянии.

— Не хочешь разговаривать — я подожду. Давай перейдем к делу номер два. Где ты прячешь свою больничку?

— Здесь, на втором этаже.

— Отлично. Очень хочется посмотреть. Не откажешь старому другу в короткой экскурсии?

Эвглена Теодоровна тяжко вздохнула.

— Если вы настаиваете…

…Елена отпрянула от двери, возле которой она подслушивала, добежала на цыпочках до операционной, повернула к главной лестнице и выскользнула из медицинского блока. Закрыла стальную дверь с надписью «Второй» (красные буквы на белом фоне) и только тогда надела тапочки…

…Виктор Антонович Неживой остро взглянул на портьеру, скрывавшую дверь в «больничку», и широко улыбнулся.

Необычные звуки ворвались в мир нашей тоски…

Я привстаю на локте. Сажусь. Тетя Тома тревожно выглядывает из своей каморки, затем выходит и смотрит вдоль коридора. Что ей там видно, не знаю. Слышен рев, то ли человеческий, то ли звериный. И тут же — отчаянный стон Эвглены: «Разбил!»

Все это далеко, но отчетливо. Похоже, из будуара. Наверное, дверь в будуар открыта, иначе хрен бы я что услышал. И вдруг рев обрывается. Торопливое шлепанье — где-то там, в конце коридора (ага, Купчиха забегала), — и снова ее стоны: «Разбил, скотина!.. Урод!.. Вот ведь урод!..» Потом яростно громыхает каталка; звук приближается…

Везут кого-то нового.

Низкорослый крепыш с бычьей шеей — в одних носках. Носки черные, длинные, почти до колен. На редкость волосатый дядечка. Пристегнут к каталке четырьмя ремнями. Лежит неподвижно, глаза закрыты.

Эвглена плюхается на свободную койку и произносит совершенно неожиданное для нее слово:

— Блин…

— Наш друг под наркозом? — интересуюсь.

— Какой наркоз?! — вспыхивает она. — Вазой его по башке долбанула!

И правда, стриженая голова строптивого любовника повреждена. Из темени сочится кровь, постепенно спекаясь в темно-вишневую лепешечку. И ваза пострадала. Уж не китайская ли, которой Купчиха так гордилась?

— Из захвата ногу вырвал, и давай лягаться, — жалуется она. — Просто бешеный. Оба шприца у меня из руки выбил.

— Неблагодарный.

— Ой, только твоих острот не хватало!

— Сотрясение мозга, — констатирую я. — Черепно-мозговая травма. Вам, девочки, на это, конечно, наплевать, но неужели вы собираетесь в таком состоянии его оперировать?

— Утром решу. Кстати, насчет наркоза… — Она встает. — Тетя Тома, пойдем, поможешь.

Женщины уходят.

И в ту же секунду будущий «товар» открывает глаза.

— Меня зовут капитан Тугашев. Я все слышу.

— Все слышу, а сказать не могу, — сочувствую я.

— Вы так шутите, да? Я сотрудник МУРа. Развяжите меня, быстро.

Он силится повернуть раненую голову и посмотреть в мою сторону.

— У тебя есть имя, капитан Тугашев?

— Роман.

— Ты на задании?

— Я всю жизнь на задании. Развязывай, ё-моё!

— Видишь ли, Рома, я не могу выполнить твою просьбу, потому что пока я буду до тебя добираться, девочки уже вернутся. Я не успею даже одну твою руку освободить. Так что если ты не на задании, а пришел сюда клубнички отведать, то плохи наши с тобой дела.

Наконец он увидел меня — в полный, как говорится, рост. Лицо его застывает.

— Попробуй зубами… — вымучивает он. — Рукой — и зубами…

Тетя Тома вносит снаряженную капельницу. Следом — Эвглена со шприцем.