Виктория Токарева - Лавина (сборник)

Изучив бумагу, Райнер протрезвел и сказал Надьке:

— У меня есть друг. У друга есть дача. Мы можем жить на даче. Правда, там дровяное отопление и удобства во дворе.

— Что это за дача без туалета? Сарай? — не поняла Надька.

Она представила себе сарай со щелями в потолке. Можно любоваться звездами, не выходя из дома. Ехала за Онассисом, а будет жить в сарае как последний клошар.

— Значит, так, — спокойно сказала Надька. — Ты можешь жить где хочешь. Я от тебя ухожу.

— Куда? — не понял Райнер.

— Куда угодно.

И это было правдой. Надька не знала, куда ей податься. Она знала только то, что больше не останется с Райнером ни одной минуты.

Никакого имущества, кроме Маши, у нее не было. Надька взяла спортивную сумку и стала складывать в нее детские одежки, погремушки и бутылочки для питания. И почему-то у нее было хорошее настроение. Она завершила очередной этап своей жизни, и он должен был отвалиться, как отработанный хвост от ракеты.

У Аристотеля Онассиса тоже были сложности. Его близкая подруга, певица, захотела похудеть и проглотила солитера в капсуле. Солитер стал жрать ее изнутри. Певица сильно похудела. Добилась своего, но умерла. В гробу выглядела хорошо.

Так что богатые тоже ошибаются. И очень сильно.

Надька зашла в телефон-автомат и позвонила Грете. Сообщила, что стоит на улице с ребенком на руках.

— Это твоя дорога, — отреагировала Грета.

Она была сторонницей жесткого воспитания. А может быть, дистанцировалась от Райнера. Для них Райнер тоже явился ракетоносителем. Доставил до нужного уровня и полетел вниз. У каждого своя дорога.

Надькина дорога вела в бордель. Там была кровать, еда и даже выпивка. Но с детьми в бордель не пускают.

Надька нарисовалась в дверях Левы Рубинчика.

— Можно, я у тебя переночую? — прямо спросила Надька.

— Ко мне через неделю приезжает жена, — соврал Лева.

— Ну так это через неделю… За неделю я устроюсь.

Надька видела, что Рубинчик врет. И он тоже не верил Надьке. Куда она устроится? Однако выставлять живого человека — вернее, двух живых людей, на улицу он не осмелился.

Надька поселилась у Рубинчика. Он уходил, приходил, по вечерам играл с девочкой. А по ночам спал с Надькой.

Надька, в свою очередь, вела хозяйство как умела, растила свою дочь. Все это было очень семейно и уютно, однако бесконечно продолжаться не могло.

Однажды Рубинчик привел своего друга, француза, с которым у него был общий бизнес. Какой именно — Надька не вникала. Кажется, картинная галерея. Лева вывозил из России современных художников, а Жан-Мари продавал. Русские художники не знали себе цены и довольствовались малым. А Жан-Мари знал, что почем. Лева был благодарен французу. Надька вошла в пакет благодарности.

Жан-Мари — человек-гора. Надька не представляла себе, что француз может быть таким пузатым. И рожа как пузырь. Но очень веселый и богатый. А это сочетание украшает. Веселье и богатство — это гораздо лучше, чем уныние и нищета.

У Жан-Мари в Париже был двухэтажный дом в хорошем районе. К этому дому прилагалась жена с тремя детьми, но в данный период времени они жили раздельно.

— Почему? — поинтересовалась Надька. Ей надо было знать свои перспективы.

— Я играю на ипподроме, — просто сказал Жан-Мари. — Она недовольна.

— Почему? — не поняла Надька.

— Потому что я могу в один вечер все проиграть. Так уже было. А на другой вечер я все вернул обратно и удвоил. Но это риск. Мог бы ничего не вернуть, а разориться и влезть в долги.

— А вы могли бы не играть?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я игрок. Я так устроен.

Разговор происходил в ресторане.

Лева Рубинчик поедал устрицы, поливая их лимоном. Грустил. Ему было жалко отдавать Надьку. Он к ней привык. Но у Левы — своя дорога. Значит, надо чем-то жертвовать. За годы эмиграции Лева хорошо усвоил: чтобы выиграть по-крупному, надо уметь уступать в мелочах. А Надька относилась к мелочам, хотя при другом раскладе она могла бы стать главным событием жизни.

Жан-Мари взял Надькину руку и поцеловал ее в ладошку. От его головы пахло апельсинами. Жан-Мари был толстый, благоуханный и простодушный, как ребенок. При этом первостатейный жулик плюс игрок.

«Один пьет, другой играет, — подумала Надька. — А еще Европа называется…»

У нее не было сомнений, потому что не было выбора. Либо сарай со щелями, либо Париж, двухэтажный особняк.

Париж стоит мессы. А может, и не стоит. Надька не поняла. У Жан-Мари шел период сказочного везения — и в бизнесе, и на бегах. Он купил Надьке кольцо с крупным бриллиантом. В полцены. Хозяин ювелирной лавки разорился и все распродавал за полцены. И тут повезло. Жан-Мари преподнес кольцо.

— Это тебе, — сказал он.

— За что? — обомлела Надька. Очень «не французский» вопрос.

— Ты — мой талисман, — объяснил Жан-Мари.

Он приписывал свои успехи Надькиному присутствию, однако разводиться с женой не собирался.

Надька старалась изо всех сил, играла на его теле сольные концерты не как любитель, а как профессионал, победитель всех международных конкурсов. Жан-Мари был в восторге, но это не мешало ему тут же звонить жене и настойчиво звать назад.

Однажды Жан-Мари пришел с ипподрома пьяный насквозь, сел в кресло и заснул одетый. Надька стала его раздевать. Из кармана с тяжелым стуком вываливались пачки денег. Одну пачку Надька переложила в свою сумку. Она не стала прятать, ибо прятать — значит воровать.

Надькин расчет был прост: если Жан-Мари сунется в ее сумку, она скажет: «Ты сам мне дал». А он и не помнит. Он удивится: «Да?» Она ответит: «Да».

Жан-Мари не заметил пропажу. Он ведь не зарабатывал, а выигрывал. К таким деньгам другое отношение. Как достались, так и ушли. А может быть, заметил, но ничего не имел против. Надька прошлась по магазинам и оделась с ног до головы. Последнее время у нее не было даже трусов. С трусов она и начала, а окончила шубой из рыси.

Надька примерила и уже не смогла снять. Такой шубы не было ни у кого. Это был уже сверхпрезидентский уровень, если только такой существует.

Надька знала, что в Москве сейчас тоже появились товары и все путаны оделись в норковые шубы. Норка стала как спецодежда. Но этих норок разводят в питомнике, как кур на птицефабрике. Это освенцимские зверьки — несчастные, лысые, недокормленные. Мех у них слабый — одно название: норка. А рысь в питомнике не разведешь. Она ходит на воле, охотится на зверя и человека, пьет живую горячую кровь. Стоит бешеные деньги. Такие деньги почти невозможно заработать честным путем, только выиграть или украсть. Жан-Мари выиграл, а Надька украла. Все сошлось.

Теперь у нее есть меха и бриллианты, все внешние приметы шикарной женщины. А внутренние противоречия — они не видны. Теперь можно явиться в Москву, просверкнуть каратами, прошелестеть мехами. Шуба из рыси — это тебе не штаны-бананы с карманами на коленях.