Владимир Сорокин - Моноклон

— Уже?! — воскликнул он, тряхнув большими очками с толстыми линзами, почти бросил недопитую чашку с отбитой ручкой на крошечный стол и заспешил в коридор.

Открыл дверь.

На пороге стоял хорошо одетый, улыбающийся молодой человек:

— Иван Петрович, я за вами.

— Как же вы подъехали?! Я вас проморгал! Раззява, а?!

— Мы стоим на улице.

— На улице?! Правильно! У нас тут не проехать! Понаставили, а?! А я-то! А я-то! Пялюсь, пялюсь!

Иван Петрович рывком выдернул из двери ключи. Он разговаривал резко, громко, отрывисто, почти кричал, словно постоянно спорил с невидимым и могучим врагом.

Молодой человек, улыбаясь, подошел к лифту, нажал оплавленную окурками кнопку. Лифт раскрылся, молодой человек придержал исцарапанную и изрисованную дверь ногой.

Заперев свою дверь, Иван Петрович сунул ключи в карман, застегнул свой светло-серый пиджак, увешанный медалями, и бодро двинулся к лестнице.

— Лифт, Иван Петрович, — подсказал молодой человек.

— Ни-ни! Никаких лифтов! — закричал Иван Петрович, замахиваясь длинной рукой. — Пешком ходим — сердце холим! Лифт — для инвалидов!

Он затопал вниз по нечистым ступеням.

— Ну, вы даете… — усмехнулся молодой человек и поехал вниз.

Иван Петрович шагал, считая этажи, медали звякали в такт движению. На первом этаже он выхватил из своего почтового ящика рекламные бумажки, глянул, скомкал, швырнул в картонный ящик:

— Во как!

Выйдя из подъезда, решительно зашагал вдоль дома. Во дворе в этот час позднего утра не было никого, кроме неизвестной Ивану Петровичу женщины с детской коляской и трех спящих бездомных собак. Иван Петрович шагал, помахивая руками, привычно поглядывая по сторонам, заглядывая в окна. Его широкая голова с остатками коротко подстриженных седых волос сидела на широких плечах почти без шеи, нос был большим, как картофельный клубень, подбородок — маленьким, но упрямым, уши — большими, с тяжелыми белыми мочками. Толстые старые очки его бодро поблескивали на теплом августовском солнце.

Обогнув свой пятиэтажный дом, он увидел огромный, как корабль, белый автобус с темными окнами. Автобус показался Ивану Петровичу чуть не больше его дома. Возле открытой двери автобуса курил молодой человек.

— Крейсер просто, а?! — подошел Иван Петрович.

— Готовы к кругосветному плаванию, — улыбался, пуская дым, молодой человек. — Прошу на верхнюю палубу.

Иван Петрович поднялся по приятным, покрытым серой резиной ступеням. В автобусе, утопая в причудливых креслах, сидели ветераны. Почти всех их Иван Петрович знал или видел.

— Здравствуйте, товарищи! — выкрикнул он, подняв руку.

Ему вразнобой ответили.

Он сел на первое свободное место, рядом с бородатым стариком в светлой шляпе. Пиджак у старика тоже блестел медалями. Старик протянул ему костлявую руку:

— Петровичу наше.

— Здорово, Кузьмич!

— Как самочувствие?

— Приближено к боевой!

Старик и Смирнов засмеялись. Молодой человек вошел в автобус, дверь за ним закрылась. Он взял микрофон:

— Товарищи ветераны, все в сборе. Мы можем отправляться. У кого-нибудь есть вопросы? Или все ясно?

— Ясно! Все понятно! Читали уже! Знаем!

Иван Петрович тоже крикнул:

— Все ясно!

И в доказательство вытащил из кармана пиджака маленькую брошюру, помахал ею. На обложке брошюры была фотография человека с сосредоточенным лицом и шкиперской бородой. Фотографию пересекали круги и перекрестье красного прицела.

— А у меня вопрос! — поднялась чья-то рука.

— Слушаю вас, — сказал в микрофон молодой человек.

— А он точно там?

— Сто процентов.

— Точно?

— Абсолютно. Он в своей квартире уже четвертые сутки безвылазно.

— Не выходит?

— Не выходит. Стыдно ему, — усмехнулся молодой человек.

— У таких — ни стыда, ни совести… — пробормотал кто-то.

— А я думал, что его там и нет! — не унимался дребезжащий голос.

— Индюк тоже думал! — завертел головой Иван Петрович. — Сказано же вчера еще — там! Там, гадина!

— Он там, там… — серьезно кивнул бородой его сосед и развел руками. — А иначе — зачем ехать?

— Там, там… — послышалось с разных мест.

— Вопрос закрыт, — улыбнулся молодой человек. — Поехали!

— Поехали! — ответили ветераны.

Автобус заурчал, мягко тронулся и поехал по улицам городка. Иван Петрович с удовольствием разглядывал родной городок, сидя в уютном кресле.

— Пять «тигров», — покачал головой его сосед. — А у нас — 193!

Иван Петрович громко рассмеялся:

— Пять «тигров»! Почему не один, а?! Почему не один?!

Он толкнул бородатого в бок.

— Да. Почему, спрашивается, не один? — придержал шляпу сосед.

— А потому что — заплатили! — поднял короткий и широкий указательный палец Иван Петрович.

— Потому что заплатили, — закивал бородатый.

— Платят гадинам!

— Платят.

— Платят! Еще как! — согласились сзади.

— И будут платить! — Иван Петрович стукнул кулаком по подлокотнику.

— Будут платить, — согласился сосед.

— Будут… будут… — заговорили сзади.

— Пока стоит Россия — будут платить!

— Будут, будут. А как же?

— А вот, когда России не будет, — угрожающе повел головой Иван Петрович, — тогда платить пе-ре-станут!

— Перестанут.

— А чего тогда…

— Там все рассчитано.

— Они платят, когда им надо. Когда есть политический заказ.

— Конкретный! Конкретный!

— Конкретный, а как же… там все конкретно: сколько, кому и за что…

— Они рассуждают как, — бородатый ветеран взялся за свои колени. — Нацелимся в Сталина, а попадем в Россию.

— Правильно! Целься лучше, кидай дальше!

— Плати больше!

— Будут платить, будут все проплачивать…

— А у них уж все давно пропла-а-ачено, — раздался певучий голос сзади.

— Деньги не пахнут! — выкрикнул Иван Петрович.

— Но не все продается, — кивнул бородатый и ткнул себя в грудь пальцем так, что звякнули медали. — Вот это не продается!

— Не продается! — тряхнул головой Иван Петрович и тут же поправил очки.

Дорога до Москвы заняла почти полтора часа. Сосед Ивана Петровича успел даже вздремнуть, открыв рот. Но сам Иван Петрович ехал, бодро поглядывая по сторонам. Когда автобус доехал до Профсоюзной улицы, был уже первый час.

Свернув на улицу Кедрова, автобус проехал немного и встал.

Молодой человек снова взял в руки микрофон:

— Мы на месте. До дома Ткача — пять минут хода. Подъехать туда мы не можем — все должно происходить естественно, так сказать. Вы смените группу ветеранов, которые там стоят с утра, они поедут домой. Значит, товарищи, стоим ровно два часа. Если кому-то станет плохо — за углом дежурит реанимобиль. Баннеры, то есть плакаты вам раздадут… да, чуть не забыл! Я просил вас подумать о кричалках. Подумали?