Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии

Первая фотография, на которую Алексис обратила внимание, была ей знакома. Такой же снимок стоял на тумбочке рядом с кроватью ее матери: дама в кружевах и мужчина с платиновыми волосами. Алексис взяла фотографию.

– Это твоя двоюродная бабушка Мария и двоюродный дедушка Николаос, – с чуть заметной ноткой гордости в голосе сообщила Фотини. – А вот это, – продолжала она, доставая снизу особенно потрепанный снимок, – последняя совместная фотография твоих прабабушки с прадедушкой и их двух дочерей.

Она передала фотографию Алексис. Мужчина был примерно одного роста с женщиной, но более широк в плечах. У него были темные волнистые волосы, подстриженные усы, прямой нос и глаза, которые улыбались, хотя перед камерой он и постарался принять серьезный вид. Его руки казались очень крупными по сравнению с телом. Женщина с длинной лебединой шеей, стоявшая рядом с ним, была очень стройной и поразительно красивой. Ее волосы были заплетены в косы, уложенные на макушке. Она широко, непринужденно улыбалась. Перед родителями сидели на стульчиках две девочки в хлопчатобумажных платьях. У одной из них были густые пышные волосы, свободно спадавшие на плечи, а глаза казались раскосыми, как у кошки. В глазах девочки светилось озорство, но пухлые губы не улыбались. Волосы ее сестры были, как и у матери, аккуратно заплетены в косы. Черты ее лица были более тонкими, а носик сморщен – девочка весело улыбалась в камеру. В глаза бросалась ее худоба и более сильное, чем у сестры, сходство с матерью. Ее руки скромно лежали на коленях, в то время как вторая девочка, скрестив руки на груди, смотрела в объектив несколько грозно и вызывающе.

– Это Мария, – сообщила Фотини, указав на улыбающуюся девочку. – А это Анна, твоя бабушка, и родители девочек, Элени и Гиоргис.

Она принялась раскладывать остальные фотографии по столу, и легкий ветерок шевельнул их, словно оживив старые изображения. Алексис увидела снимки двух сестер в младенческом возрасте, затем в младшем школьном и наконец в девичестве – на последних фотографиях матери девочек не было, лишь отец. Был здесь и снимок Анны под руку с мужчиной в традиционной для Крита народной одежде – фотография была свадебной.

– Наверное, это мой дед? – спросила Алексис. – Анна очень красивая на этом снимке, и заметно, что она счастлива.

– Да, в ее глазах горит свет юной любви, – произнесла Фотини.

В ее голосе послышалась легкая насмешка, и это удивило Алексис. Она хотела было продолжить расспросы, но тут ее внимание привлекла очередная фотография.

– Это же моя мама! – воскликнула она.

У девочки на фотографии был характерный нос с горбинкой и милая, но довольно робкая улыбка.

– Да, это действительно она, – подтвердила Фотини. – Должно быть, здесь ей лет пять.

Как и любая другая подборка семейных фотографий, эти снимки представляли собой лишь отдельные фрагменты мозаики. Полного представления о прошлом семьи кусочки бумаги, вставленные в рамку или аккуратно сложенные в конверт, просто не могли дать. Алексис хорошо это понимала, но теперь она по крайней мере знала, как выглядят ее ближайшие предки, – завеса над тайнами, которые так долго хранила ее мать, наконец была приподнята.

– Все это началось здесь, в Плаке, – сказала пожилая женщина. – Дом семьи Петракис стоял совсем рядом с нашим. Вернее, он и сейчас там стоит.

Фотини указала на маленький домик на углу, буквально в паре десятков шагов от того места, где они сидели. Строение с белеными стенами было невзрачным – как, впрочем, почти все дома в этой забытой богом деревушке, – но в нем все равно ощущалось какое-то очарование. Штукатурка частично осыпалась со стен, а ставни, явно неоднократно перекрашенные с тех пор, как в доме жили прадед и прабабушка Алексис, были покрыты растрескавшейся, выгоревшей на жарком солнце светло-голубой краской. Балкончик, умостившийся над входной дверью, покосился под весом нескольких огромных кадушек с пышной огненно-красной геранью, ветви которой водопадом свисали сквозь решетку перил, словно пытались вырваться на волю. Эта картина была типичной для большинства греческих островов, и определить возраст дома было практически невозможно – он мог быть построен как несколько столетий назад, так и в двадцатом веке. Плака, как и всякая деревушка, которой повезло избежать массового нашествия туристов, была неподвластна времени.

– В этом доме прошло детство твоей бабушки и ее сестры, – рассказывала Фотини. – Мария, моя лучшая подруга, была примерно на год младше Анны. Их отец, Гиоргис, был рыбаком, как почти все жители деревни, а Элени, его жена, учительницей. На самом деле она была не просто учительницей: она практически одна вела все дела в местной начальной школе. Школа расположена в Элунде – соседнем городке, который ты, должно быть, проезжала, когда добиралась сюда. Элени обожала детей – не только собственных дочерей, но всех детей, которых она учила. Думаю, Анне было сложно с этим примириться. Она была собственницей и не любила делиться с другими чем бы то ни было, в особенности вниманием матери. Но Элени была в полном смысле щедрым человеком, так что у нее хватало времени на всех детей – как плоть от плоти ее, так и учеников… Я почти что считала себя еще одной дочерью Элени и Гиоргиса, – продолжала рассказ пожилая женщина. – Я проводила в их доме практически все время. У меня было два брата, поэтому можешь представить, насколько наш дом отличался от дома моих подружек. Моя мать, Савина, особенно не возражала против этого. Они с Элени с детства дружили и всегда делились всем на свете, так что не думаю, что ее сильно беспокоило мое постоянное отсутствие. Вообще-то, мне кажется, мать всегда втайне хотела, чтобы Мария или Анна вышли замуж за одного из моих братьев. Наверное, в детстве я проводила в доме Петракисов больше времени, чем у себя, но позже все изменилось, и Мария с Анной, можно сказать, переехали жить к нам. Как и у многих других детей с греческих островов, нашей площадкой для игр был берег моря. Море менялось каждую секунду и никогда не надоедало нам. С мая по октябрь мы каждый день купались, а от песка, который с наших немытых ног попадал в постель и растирал нам кожу, плохо спали по ночам. По вечерам мы ловили с берега рыбешек, а по утрам ходили на причал посмотреть, что привезли рыбаки. Зимы приносили с собой штормы, и обычно море выбрасывало на берег что-нибудь интересное: медуз, угрей, осьминога, а иногда и крупных черепах. Но в любое время года после наступления темноты мы возвращались домой к Анне с Марией. Там нас часто встречал аромат горячей выпечки – Элени пекла нам свежие сырные пирожки, – а когда подходило время идти домой спать, мне обычно давали в дорогу еще один пирожок, который я съедала, пока доходила до дверей…