Асар Эппель - Латунная луна

— Да кладите же, кладите!

И опять оба смеются, и предлагают разглядеть муху поближе, ибо она искуснейшим образом, как маленькая гравюра, нанесена изнутри на стекло сахарницы.

Вспомнил я это, дабы удостоверить, насколько мои воспоминания не чужды коллекциям и коллекционерам.

Мы с женой собирались покидать Питер. Поэтому участились приходившие к нам гости, чаще стали заглядывать и тещины подруги. И вот однажды, зайдя попить чайку и быть поваленной котом на диван, Валентина Петровна принесла мне презент — некий юбилейный рубль царского времени, красивую серебряную монету. Я ее наскоро, не вдаваясь в рассматривание на ней изображенного, оглядел, поблагодарил дарительницу и, честно говоря, о подарке забыл. Монета как монета. Хлопоты с переездом отвлекали ото всего, и монета улеглась в коробку, где находились остатки моей школьной коллекции.

Через какое-то время, этак через год, нам понадобилось подыскать в Москве жилье, и я стал звонить друзьям, взывая о помощи. Позвонил и своему другу Александру А., театральному художнику — доброму интеллигентному человеку, между прочим, коллекционеру полковых знаков царской армии.

Полковой знак — это нагрудное отличие, указывающее на принадлежность офицера к определенному воинскому формированию.

— А сейчас что собираешь? — спросил я.

— Сейчас? Юбилейные царские рубли.

— А есть ли у тебя рубль, выпущенный в память битвы при Гангуте?

— Таких не бывает, а всего юбилейных рублей десять.

— Как это не бывает? — я почувствовал, что начинается важный разговор с коллекционером.

— Так не бывает!

— Но у меня же есть!

Установилась долгая пауза.

— У меня такой есть! Слышишь!

— Ладно врать!

«Эге! Тут дело не просто!» — подумал я.

— Сейчас скажу тебе, что на нем изображено.

Я пошел искать дареную монету, опасаясь, что поиски затянутся, но она почему-то нашлась сразу.

— Алло! На аверсе барельефный портрет Петра. По грудь. На обороте двуглавый орел разрывает карту какого-то моря (я ошибался: в каждой лапе и в каждом клюве орел держал по карте — это были карты четырех русских морей).

— Ври больше!

— Я не вру, но если ты найдешь кого-нибудь, кто сдаст нам комнату, я тебе эту монету покажу и, возможно, она станет твоей.

Я пообещал только это, понимая уже, что речь идет о чем-то редком.

А он сказал, что начинает искать нам жилье.

Сказано это было голосом, который меня, бывалого в общении с коллекционерами человека, убедил, что медлительность речи заодно с неуправляемой уже хрипотцой, есть высочайшее коллекционерское возбуждение, что собирательские гончие почуяли зайца, что они спущены со сворки и дрожат, и лают, и повизгивают, и, черт знает что с ними творится.

Причем было ясно, что речь идет о собирательском возбуждении незаурядном и, вероятно, о небывалом коллекционерском объекте.

Тогда я позвонил еще одному знакомому коллекционеру, по профессии инженеру — человеку суховатому, но вполне порядочному, от которого, пожалуй, можно было услышать объективные сведения.

И опять сперва было недоверие к моему сообщению, и большая пауза, и осторожное, с дрожанием в голосе, переспрашивание, и наконец невероятное предложение «знаешь, у меня сейчас туговато с деньгами, но если хочешь, я тебе могу отдать за него новую нейлоновую рубашку.»

Вот это да! Нейлоновые рубашки были в те поры необычайно модны, труднодоступны и невероятно желанны, кроме всего прочего, по причине легкой стирки. В темноте они голубовато светились, и я еще вчера, когда был в театре, восхитился голубым свечением многих зрителей, и свечение это не было свечением лесных, скажем, гнилушек, а фосфорическим светом заокеанских фирм.

Все прояснилось. Монета редкая. Значит, дорогая. Больше не надо никого насчет нее спрашивать — оборвут телефон. Предлагатель рубашки уже вечером позвонил и задушевно со мной разговаривал на всякие посторонние, в том числе и литературные темы, чтобы я не подумал, что звонит он насчет монеты.

А на следующий день позвонил мой друг Александр и торжественно сообщил, что нашел нам жилье.

— Замечательно! — сказал я. — Спасибо! — поблагодарил я. — Жди моего звонка.

— Жду! — сказал он. И торопливо договорил: — Комната на улице Горького. Не забудь, о чем договаривались. Не забудешь?

Между прочим, с того момента, как мне стало ясно, что гангутский рубль, лежащий на моем столе, представляет коллекционерскую, вероятно немалую, ценность, меня не покидало беспокойство.

Да, мне его подарили. Да, я могу распоряжаться им как своим. Но дарительница не знала, что он редкий. И какая ему цена, не знала. И она наш друг. Теперь, если мне подойдет найденная комната, монета должна перейти к Александру А., тоже моему другу. Конечно, Валька, единоборствуя с нашим котом, никогда не вспомнит о своем подарке. А если вспомнит? А если откуда-нибудь узнает о редкости и стоимости этого подарка, сколько будет разговоров! Вернее нет! Наверняка будет ссора, скандал и многое еще. Александр А. — давний мой приятель. Причем приятель каких поискать, так что я не могу спрашивать с него за редкостный серебряный рубль значительные деньги, хотя, когда пошел разговор об этом рубле, я понятия не имел, что он может стоить больших денег.

Я не знал, что делать. Между прочим, не знаю до сих пор. И я решил совершить все по-честному. Во-первых, объясню Александру А. ситуацию, в которой оказался, причем попрошу его, чтобы он узнал, сколько монета стоит. Узнав эту цифру, я возьму с него половину цены (если он согласится!) и мы вдвоем пойдем на почтамт, где при нем будут отправлены деньги Валентине Петровне, чтобы он не подумал, что я продал рубль для себя.

Даром же я ему отдать его не могу! А так будет польза ему, Валентине Петровне и мне. Правда Валентина Петровна всех полагающихся денег не получит. Но она их и так не получит, если в Питере начнет продавать монету какому-нибудь коллекционеру. Еще следует учесть возмущение тещи. А оно будет обязательно. Как? Она же тебе подарила, а ты ей еще деньги за подарок посылаешь! Столько денег! Да она таких денег сроду не видела!

Я объяснил все Сашке. Он где-то что-то разведал и сказал, что этой редкой монете точно узнать цену вряд ли получится, но по его мнению рублей за шестьдесят ее купят. Тогда я сказал ему, что он даст мне за нее двадцать пять и мы пошлем их с почтамта в Питер, а то он подумает, что я не постеснялся содрать с него, хотя он и нашел мне квартиру, четвертной.

Человек Александр А. был респектабельный, дородный, видом добрый барин, и на почтамт идти отказался. Еще он был ленивый. Тогда я сказал, что монету ему не видать. Он тщательно, как всегда, оделся, не совсем культурно, повязывая галстук, выразился (сейчас уже не помню как) и пошел со мной на почтамт, и на его глазах мы отправили деньги в Питер.