Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

Нетушки, демократия должна быть железная, иначе опять взятки — по чину и не по чину, опять бюрократия, опять несоциальная справедливость и социальная несправедливость , опять привилегии — словцо-то с туманно-секретным при… Вот это самое при надобно укоренить в жэке, точнее при жэке, независимо от того, как нынче контора называется — жэкэу, дэз или мэз. И поскольку и первый, и второй граждане-демократы должны будут вне всякого сомнения свои дела по развитию подлинной демократии ставить на учет и в конце каждого квартала отчитываться об отданных и полученных указаниях перед специальной авторитетной комиссией (желательно из старболов, лучше них никто в комиссиях не сработает), то все привилегии следует незамедлительно и адресно-целевым назначением направить в их распоряжение — для пущей демократизации процесса, который пошел, и для максимального приближения его к месту жительства.

Поэма «Товарищи граждане образцового содержания» одним лишь своим названием искорежила лицо Ивана Где-то — можно было подумать, что не поэтическое произведение принес ему рядовой генералиссимус, а стал сверлить бормашиной челюсть. «Не по литературному ведомству, — сказал этот привереда. — Может, министерство коммунального хозяйства заинтересуется или внутренних дел для работы с особо опасными рецидивистами в порядке, так сказать, общественного надзора, или в институте животноводства усмотрят тут что-то родное — ищите и обрящете, авось кому и пригодится… Но к литературе это не имеет ни малейшего отношения». А рифман какой, хотел спросить Аэроплан Леонидович, но не счел нужным мелочиться в глобальной войне против Ивана Где-то.

Разумеется, он написал жалобу-фельетон в известную центральную газету для принятия, мягко выражаясь, зубодробительных мер к литконсультанту. Но в газете вместо него выступил известный публицист на тему о трудовых традициях и династиях, упомянул об интересном предложении товарищей Около и Бричко из Кзыл-Орды и Чернигова соответственно все-таки учредить трудовой паспорт, взять под контроль всех летунов, наносящих народному хозяйству огромный вред. По мнению публициста нравственным был только труд — вероятно в нем жил отзвук тоски крепостников, не приветствовавших освобождение крестьян в 1861 году, и он был одним из их последователей, которые отыгрывались в последние десятилетия на так называемом закреплении молодежи на селе. Самая нравственная форма организация труда для таких — каторга, самая высоконравственная общественная формация — рабовладельческий строй.

Обновительно-перестроечная идея насчет личной книги жалоб и предложений, с доходом гласности и демократии до каждого, до неузнаваемости испохабленная знаменитым публицистом, совершенно не заинтересовала современников — никто не догадался о бездне тотального демократизма в предлагаемом новшестве. И тогда Аэроплан Леонидович решил доказать эффективность жалопреда, поставив процесс создания кляуз на глубоко научную основу.

Пытливым умом он давно заметил: каждой жалобе и многим предложениям предшествует бурная стычка с каким-нибудь форменным безобразием. Человек находится под таким сильным впечатлением, так возмущается, что соображает мало, если соображает вообще, и вот в таком состоянии приступает к творческому процессу. А Около-Бричко нашел способ, чтобы бурная эмоциональная энергия превращалась сразу в интеллектуальную. Для этого он составил списочек наиболее несомненных сентенций, метких выражений, выдержек из знаменитых фельетонов, цитат из классиков и теоретиков, а также из докладов и речей всемирно-исторического значения, вплоть до притч и анекдотов. Варьируя все это, можно было накатать лихую, неотвратимую «телегу» на любого бюрократического (демократического) деятеля.

По расчетам новатора емкость этого варианта жалопреда была чудовищной — с его помощью можно было составить что-то около 150 в 149 степени доносов, то есть этого количества хватало и на все разумные существа еще неоткрытых и не присоединившихся к нам инопланетных цивилизаций.

Но и это не оценило общество, в котором пишется больше кляуз, чем во всех остальных государствах, вместе взятых? Опомнится ли когда-нибудь это общество? Ведь с помощью метода рядового генералиссимуса пера можно было жаловаться на кого угодно и на что угодно, почти не задумываясь, чтобы все сэкономленные умственные и нервные ресурсы бросить на ускорение и перестройку!

В этой истории Аэроплан Леонидович, между прочим, смотрелся не только как заядлый прораб, рационализатор и перестройщик самой перестройки, но и как возрождатель забытых народных традиций. Он возвращал народным массам способ писания по трафарету прошений, любовных посланий, которыми кормились грамотеи на ярмарках — оттуда дошли до нас «во-первых строках своего письма» в качестве зачина и «жду ответа как соловей лета» в качестве концовки и прочая эпистолярная лепота.

Надо ли распространяться о том, насколько достойно Иван Где-то был разоблачен с помощью жалопреда? Ограничимся лишь голым перечислением: ему вменялось в вину злостное сопротивление демократизации в издательском деле, нежелание предавать гласности произведения замалчиваемых народных талантов, административно-командный стиль, бюрократизм, черствость, хулиганство, использование служебного положения в этих целях. Высказывалось обвинение в том, что он явно против хозрасчета, арендного подряда, строя цивилизованных кооператоров и, что особенно возмутительно, против повышения цен на продовольствие, одежду, обувь, книги, лекарства, горюче-смазочные материалы, электроэнергию, лекарства, транспортные услуги, стройматериалы, на что угодно, и даже на спиртные напитки — и вообще!

Не раз и не два за последние двое суток участковый инспектор Триконь подходил к запертой двери гражданина Около-Бричко и требовательно названивал. Герою героев в глазок было видно, как Василию Филимоновичу не терпится, как он, бедняга, утирает, сняв фуражку, лоб. Не чувствуя за собой никакой вины, Аэроплан Леонидович не откликался на звонки и продолжал работать по-творчески .

Но когда рядовой генералиссимус изготовил по новейшей технологии «телегу» на Ивана Где-то и любовался собственным изделием, перечитывая его вновь и вновь, участковый развил за дверью бурную активность.

К нему присоединилась дама в белом халате, никогда не бывавший трезвым домовый слесарь с инструментальным ящиком в руке, еще какие-то личности шоферской внешности - должно быть, дружки покойного Степки Лапшина, приехавшие на похороны. Совершенно неожиданно перед глазком промелькнуло лицо поэта, редактора и литконсультанта — иссиня-желтое и злое. Быстрым разумом Аэроплан Леонидович разгадал все намерения и желания, скопившиеся за дверью. Триконю надо было провести обследование и дознание, дама в белом намеревалась спасти его, Около-Бричко, жизнь. Слесарь готов был сокрушить дверь, чтобы потом починить ее, но уже за деньги жильца. Личности шоферской внешности , судя по их решительным и принципиальным физиономиям, согласились стать понятыми при вскрытии квартиры, чтобы при удобном случае вздуть виновника смерти их дружка. («Виновника?» — кольнула мысль.) Ну а Ивана Где-то не обмануло чутье — произведение на него готово.