Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

И Василий Филимонович поехал на мотоцикле в славный город Шарашенск. Дорога проходила через Большие Синяки — пригородную деревню в пойме реки Шарашки, на которой когда-то стояла знаменитая мельница. Туда возили зерно со всего уезда, а оттуда муку и фураж. Из-за фуража в хрущевские времена мельницу сломали: чтоб нечем было кормить домашнюю скотину. Отобрали огороды, поставили в пойме два ряда трехэтажных домов, нижние этажи которых заливало весенним половодьем, поскольку ниже по течению какой-то умник догадался соорудить водохранилище и гидроэлектростанцию. Сбрасывать весенние воды помимо турбины, наверное, было накладно, гораздо выгоднее было не обращать внимания на неудобства обагропромленных большесинячинцев. Короче говоря, доить коров на совхозную ферму в Большие Синяки из Шарашенска посылались медсестры, санитарки, учительницы, продавщицы, доярки из других деревень, студентки медучилища со времен Никиты Сергеевича и до расцвета борьбы за дальнейшее улучшение работы по выполнению продовольственной программы. То есть присно, поныне, вовеки веков?

Василий Филимонович благополучно миновал Большие Синяки, как вдруг на окраине деревни увидел бешено мчащийся бульдозер с алым знаменем над кабиной. Из выхлопной трубы летели клубы черного дыма, иногда выхватывались острые языки темно-красного пламени, из-под гусениц летели куски маломощного шарашенского асфальта. Лучший участковый лучшего отделения милиции столицы работал в тракторной бригаде прицепщиком и подумал, что дизель бульдозера пошел вразнос. С дизелями такое случается — если перелить больше нормы в картер масла, то оно захватывается поршневыми кольцами, попадает в цилиндры и тогда дела хуже некуда: двигатель на сумасшедших оборотах работает без подачи топлива, не останавливается до этого самого разноса или же пока не выработается масло.

Похоже было на то, что бульдозерист хотел спасти машину, дав двигателю максимальную нагрузку, а может, мчался к речке — заглушить взбесившийся дизель в воде. Но бульдозер круто повернул к лесопосадке, промял в ней дыру и помчался к совхозной теплице — довольно обширному сооружению из красного кирпича с северной стороны, с котельной, с несколькими рядами застекленных грядок, на которых росли помидоры, огурцы, цветы. Бульдозер сходу врезался краем лопаты в угол — зазвенело стекло, металлическая арматура зацепилась за лопату, и крыша на глазах у изумленного товарища Триконя на одном ряду сразу осыпалась. Машина развернулась и вновь ринулась на теплицу, и столичный участковый понял, что за рычагами, да еще с красным знаменем над кабиной, если не пьяный, то сумасшедший.

Бросив мотоцикл, один из самых храбрых участковых инспекторов города-героя помчался к бульдозеру. Он кричал, махал бульдозеристу, однако тот не обращал на него никакого внимания. Кабина бульдозера была закрыта, и сквозь грязные стекла трудно было даже рассмотреть лицо водителя. Василий Филимонович хотел прыгнуть на капот, а уж с него проникнуть в кабину. Но этот план пришлось оставить — сумасшедший бульдозерист продолжал таранить, кромсать теплицу, сверху сыпались стекла, и оказаться в такой момент на капоте — все равно что подписать себе смертный приговор. Идиотам везет — ни одно стекло в кабине бульдозера за время атаки на теплицу не разбилось, хотя у алого флага сломалось древко, и теперь полотнище валялось на арматуре, перепутанной, как у неумелого рыбака леска.

Бульдозер можно было взять только сзади. Прыгнув на прицепную скобу и схватившись за кронштейн задней фары, Василий Филимонович, выбрав момент, когда бульдозер остановился, чтобы рвануть вперед, перебрался на брызговик и толкнул рукоятку дверцы. Гусеницы, взлязгнув, напряглись и швырнули машину на теплицу, но Василий Филимонович был уже в кабине, убрал газ до отказа, и двигатель сразу же захлебнулся.

— Ты что? — бульдозерист повернул к нему лицо, и наш храбрый участковый увидел у него на губах пену, расширенные зрачки, свирепо поднимающиеся и опадающие ноздри.

— Выходи, приехали.

— Мусор?! — воскликнул с удивлением и яростью бульдозерист и набросился на него.

Разве мог знать наш героический старший лейтенант Триконь, что, сражаясь с вертлявым, как кошка, бульдозеристом, он вмешивался в ход балетно-бульдозерной, производственно-художественной композиции «Наша ода каждому огороду!»? Если бы он не вмешался, то производственную программу этой композиции совхоз в Больших Синяках выполнил бы на 163,6 десятых процента по общему метражу разрушенных теплиц и занял бы безусловно первое место в уезде. И получил бы знамя. Его же вмешательство снизило этот показатель для Больших Синяков на 108–110 процентов, более того, совершенно порушило планы местного, большесинячного, лендлорда с помощью уничтожения теплиц — этого данайского коня, сооруженного под ключ столичными шефами, переключить внимание освободившихся от овощных и цветочных забот большесинячек к проблемам развития молочного производства.

Местный лендлорд в присутствии художественной группы как бы в шутку сказал бульдозеристу, что заодно надо снести к чертовой матери и совхозные теплицы, а один на один уточнил, что он не шутил и, если это будет сделано, ему будет выписана хорошая премия. Итак, лендлорд из Больших Синяков при всех шутил, а бульдозерист — дурак, шуток не понимает, и есть тому сколько угодно свидетелей. Мог ли знать Василий Филимонович о таких тонкостях, вступая в бой с покусителем на сохранность социалистической собственности?

Он кое-что смыслил в драке, все-таки его чему-то учили, но и его противник был не из простачков. Он дрался, как хорошо отлаженный робот, сосредоточенно и жестоко. Ему было лет тридцать пять, и громадное преимущество в десять лет позволяло успешно увертываться от захватов на задержание. Они преследовали разные цели: Василий Филимонович хотел задержать бульдозериста, и для этого требовалось сломить его сопротивление, его же враг намеревался пришить легавого на месте. Бульдозерист вытащил из-за голенища кирзового сапога нож — Василий Филимонович выбил его ногой, и сам удивился, как это у него получилось складно.

Потом они сошлись в рукопашной, катались по земле. Бульдозерист сцепил уже пальцы на горле старшего лейтенанта, и тот никогда бы не стал капитаном, если бы не двинул хорошенько ногой в пах, в самое что ни есть болезненное место. Затем вообще последовали безобразия: Василий Филимонович попыталя хорошей плодородной землей засыпать противнику безумные, с расширенными зрачками глаза — то ли от экстаза разрушения, то ли от наркотиков. Тот ответил тем же приемом, кинулся на врага в милицейской форме с еще большим остервенением, попытался бросить его в месиво из стекла и рваной, искореженной металлической арматуры. Участковый в свою очередь вовсе не желал, чтобы каблук милицейского полуботинка оставлял четкий отпечаток на щеке коварного врага, настолько четкие, что можно было даже определить степень косолапости хозяина обуви. Изделие отечественной обувной промышленности подействовало на бульдозериста должным образом и доконало его. Василий Филимонович навалился на обмякшее тело, снимал с себя брючной ремень, конечно же, чтобы задержанного связать.