Кен Кизи - Порою блажь великая

— Но какого хрена лесопилка- то? Откуда ты знаешь, что это поджог был?

— Потому что вот что было приклеено на окно конторы. — Энди раскатывает слипшийся в трубочку круглый стикер, передает его Хэнку. — Вот: черная кошка, ухмыляется…

— Старый знак «Воббли»? Господи, да кто в этом дивном мире… причем тут «Воббли»?

— Похоже, у тебя есть недруги, братец, — сказал я. Он повернулся, глянул на меня с подозрением, гадая, уж не я ли причастен к поджогу. Меня это немножко позабавило: он подозревал меня в прошлой диверсии, когда я почти приготовил будущую. — Но есть у тебя и друзья исключительно верные. Например, Мозгляк Стоукс — он весьма настаивал на том, чтоб я передал тебе его наивысшее почтение.

— Старый козел. — Хэнк сплюнул (да и к тому же, прикинул я, не было никакого смысла затевать сейчас разборку с Малышом). — Когда-нибудь я не выдержу и разнесу этого старого урода, как стопку домино…

— О, ты к нему несправедлив… — Я бросил взгляд на дом. — Мистер Стоукс исполнен самых благих пожеланий, — ее светлый силуэт все еще виднелся в темном квадрате окна, — и вознамерился доказать тебе свое расположение.

— Стоукс? Это как? — Он поглядел на меня, озадаченный. (Я прикинул, что нет смысла что-то говорить, когда мы оба уже знали все, что можно сказать…)

«Ну, он просил передать тебе, — она все еще смотрит. Все еще в окне. Он не знает! — передать тебе, что, вследствие очередного изменения маршрута доставки… грузовик снова будет доезжать досюда, и он будет рад снова видеть тебя в числе клиентов». — «Да? Стоукс? Вот так, значит?» — (Я прикинул, что нет смысла что-то делать, когда все уже сделано…) — «Да, вот так и есть. И, более того, он попросил меня сказать, что истинно сожалеет… погоди, как же он выразился? — Давай! Это единственный шанс. Ты сам знаешь! — …сожалеет о неудобствах, которые, возможно, причинил тебе в период твоей немочи. Так, кажется, высказался мистер Стоукс. Все верно? У тебя был период немочи, Братец Хэнк?» — «Можно сказать и так…» — (Я прикинул, что лучше просто подбросить Малыша до города и оставить все, как есть… замять для ясности.) — «А добрый доктор просил меня передать, что оплатил для тебя индейку…» — «Индейку?» — «Да, индейку, — продолжал я с идиотской невинностью, будто совершенно не замечая гнева, тетивой лука натянутого меж губ Хэнка — Давай, вперед, это единственный шанс, — будто совершенно не замечая его неверия и изумления в глазах Энди. — Да, добрый доктор оплатил прелестную жирную индюшку на День благодарения, подарок от клиники». — «Индюшка? Погоди-ка…» — «Дармовая индюшка, брат. Тут впору пожелать побольше таких периодов хворости и немочи, верно?» — «Погоди… к чему это все, черт тебя?» — (Я прикинул: да, никаких причин золу ворошить. Он сделал то, что замыслил сделать, прошлого не воротишь, не исправишь, так какого черта… замнем для ясности.) — «А мистер Стоукс сказал — дай-ка припомнить — что обед Благодарения без традиционной индейки — это не обед Благодарения, и назвал доктора истинным Христианином в Сердце и на Деле, что выручает тебя в твой час нужды». — «Мой час нужды, так он сказал?» — «Да, именно так и сказал. Мозгляк Стоукс. А добрый доктор мотивировал чуть иначе». — «И чего там наговорил добрый доктор?» — «Он сказал, что Хэнк Стэмпер заслужил индейку в подарок после всего, что сделал для нас». — «Доктор Лейтон так сказал? Черт тебя побери, Ли, если ты…» — «Именно так и сказал». — «Но я ничего такого не делал, чтоб заслужить…» — «Ну, ну, братец… сейчас ты еще скажешь, что и сгоревшей лесопилки не заслужил». — «Да она не совсем сгорела, Лиланд. Говорю же ведь…» — «О'кей, Энди…» — «Ее только пытались подпалить, по дождь…» — «О'кей, Энди». — (Да, так я и рассудил… что все сделано, все кончено. Но Малышу иная блажь стукнула.) — «Да, у тебя много друзей, Хэнк». — «Да уж». — «И много неравнодушных людей». — «Нда. Погоди. Я правильно понял? Мозгляк Стоукс… собирается явиться сюда, чтоб впихнуть мне свою индюшку?» — «Не думаю, что мистер Стоукс рассматривает это по-деловому. И доктор тоже. Думаю, это скорее жест — не находишь, Энди? — благодарности Хэнку за сотрудничество». — « Сотрудничество?» — «Конечно, этот контракт и все прочее…» — «Да с чего они взяли, что мне нужны их благодарности и подачки… да еще эта сраная индейка?» — «О, есть и иные дары… что собираются пожертвовать горожане. По-моему, целая корзина. Мистер Стоукс упомянул ямс, даем, миндаль, цукаты…» — «Хватит». — «…тыквенный пирог, приправы…» — «Хватит, я сказал!..»

«…умолкни хоть на минуту… — Хэнк встал в лодке, чуть выставил руки вперед, будто сдерживая атаку воздуха. — Скажи-ка мне, Малой: к чему ты клонишь? Скажи уж прямо, хоть раз. — (Да, я думал, что все кончено…) — В смысле, я не заказывал никаких чертовых цукатов и миндаля. Ты издеваешься, что ли, надо мной? Или — куда ты, черт побери, клонишь?» — «Ты, верно, не понял, Хэнк. Я знаю, что ты не заказывал. Мистер Стоукс это все тебе не продает… он решил одарить тебя своей бакалеей. Или пожертвовать тебе снедь — так, пожалуй, будет точнее. И он сказал, если еще что-то понадобится — стоит лишь вывесить флаг. Просто вывесить флаг. Справишься? В твоем немощном состоянии?» — «Хватит…» — (Но я ошибся. Он все напирал, накатывал. Значит, что-то еще осталось.) — «Слушай, Хэнк…» — «Хватит, Малой…» — Не останавливайся; ты уже не можешь остановиться. — «Кстати, как оно, твое состояньице?» — «Хватит, Малой, не доводи до греха…» — (Он ведет себя так, будто и не слышит моих предостережений; совсем, что ли, тупой?) — «До чего не доводить, Хэнк?» — «Просто замолчи». — «А грех — это как?» — «О'кей, Малой…»

Он замолк и посмотрел на меня. Я встал. Лодка, привязанная лишь с кормы, качалась, плескалась под нашими ногами. Взгляд Энди метался, перескакивая то на одного, то на другого. Хэнк перешагнул центральную лавку. Вот оно: торпеда пошла. Мы стояли друг против друга, и лодка шаталась, и дождь щетинился меж нами, и я ждал…

(Он просто стоит и лыбится на меня. Я чувствую, как старый знакомый ревущий вихрь рождается в животе, вздымает руки, стискивает пальцы в кулак… а он просто стоит и ухмыляется… совсем дурак? На что он теперь- то надеется?)

И тогда, в ожидании, я впервые заметил, что Хэнк на добрых пару дюймов ниже меня. Это открытие нисколько меня не взволновало. Занятно, думал я, ожидая подхода торпеды, презабавно.

— Ты вроде просил меня, Хэнк, — говорю я снова, — кого-то куда-то не доводить, — он стиснул челюсти до дрожи, — но при этом прояснить, куда я, черт меня…

— Смотри! — Энди гаркнул и ткнул пальцем. На том берегу раздается смачный сырой треск, подобный раскату молнии, угодившей в воду, и вслед за ним — тяжелый земляной плюх. Три фигуры замирают, повернувшись на треск как раз вовремя, чтоб увидеть, как огромный кусок отрывается от берега и грохается на лодочный навес. Мгновение — и строеньице опрокидывается под напором земли, сминается, как ледяной кубик, залитый расплавленным сахаром. (Я, замерев, уставился в брешь на берегу, яркую, сухую и глубокую, будто фугасная воронка; ее края топорщились поломанными брусьями, спутанными тросами и рваными кабелями. Сколько-то секунд она зияет, прямо под сараем. Потом земля, тяжелая от воды, обрушивается в эту дыру, увлекая с собой и часть сарая. Дождь буреет от пыли. Кружатся звериные шкуры и джутовые мешки, собирая пену. Треснувшие красные доски на секунду вздымаются вертикально, падают плашмя, уплывают. Часть из них упирается в фундамент, прикрывает его щитом, будто сарай решил принести себя в жертву дому. Корова неуклюже рысит с мычанием в сад. От полузатопленного сарая со скрипом и плеском отваливается еще кусок; потом все затихает.)