Римма Глебова - У Судьбы на Качелях

Еще мгновение, и они одновременно кинулись друг к другу, и выпавшие из его руки цветы лежали у их ног.

Саша ушел только к вечеру другого дня. Они оба были потрясены бурей чувств, что без конца бросала их друг к другу, и окружающий мир совершенно перестал быть, он только вращался вокруг туманным неразличимым пятном.

Под глазами у Марины Юрьевны залегли темные круги, она с утра хотела подкраситься, но Саша сказал:

— Не нужно, ты и так прекрасна. — И снова потянулся к ней…

Они не говорили ни слова о Ларе — они тонули в волнах слепого любовного угара, и Лара, как и все другие соображения, в эти часы отступили во вчерашнюю даль.

После его ухода Марина Юрьевна позвонила приятельнице на дачу и сказала, что приедет к ней на два дня. Приятельница обрадовалась: она была в отпуске и очень там скучала, одна в шикарном большом доме.

Марина Юрьевна хотела оттянуть встречу с Ларой, хотя всё равно придется объясниться, но попозже, попозже…

Когда Марина Юрьевна через два дня вернулась, Лара встретила ее отчужденно, даже не улыбнулась. Марина Юрьевна на это никак не отреагировала. Она ждала, что будет дальше. Ясно было, что Лара чем-то недовольна, но пусть сама начнет.

Марина Юрьевна пила на кухне чай и чувствовала, что вот-вот.

Лара вошла и встала в дверях.

— Вчера звонил Саша… это всё очень странно. Я толком не поняла. Во-первых, он спросил тебя… а потом сказал, что позвонит в другой раз. Он со мной не стал разговаривать! Что это значит? Что тут случилось без меня? Ты что-то про меня ему наговорила? Что ты молчишь? Он звонил, или приходил? Он ведь знал, что я уехала!

— Он приходил, — спокойно сказала Марина Юрьевна, но внутри у нее всё дрожало, сердце стучало так сильно, что она боялась, что Лара слышит его стук.

— Зачем? Зачем он приходил?

— У нас был разговор… — надо сказать ей всё постепенно, не сразу. — Я тебе говорила, что Саша тебе не подходит. Вернее — ты ему не подходишь.

— Это не тебе решать! А кому он, по-твоему, подходит, тебе, что ли?.. — скептическая улыбка неестественно смешалась с несвойственным ей выражением растерянности.

Марина Юрьевна ответила ей прямым взглядом. Если бы даже захотела, она не смогла бы скрыть того торжества и удовлетворенности, что лились потоком из ее глаз. Она встала и отвернулась к окну, чтобы спрятать от дочери свое пылающее лицо, ей не было стыдно, но было мучительно пережить этот тяжкий момент неотвратимого объяснения.

— Мама… тебе не кажется, что ты вторгаешься на чужую территорию? — Лара спросила тихо, но Марине Юрьевне эти слова показались громким и отчаянным криком, и они вряд ли требовали ответа, поскольку уже были произнесены и выражали всю суть происшедшего. Хотя Марина Юрьевна не была согласна с их смыслом, но спорить о «территории» она не намерена.

Марина Юрьевна стояла всё так же спиной, не шевелясь, и упорно смотрела в окно, только вдруг резко двинула плечом, как бы отталкивая от себя то ли дочь, то ли ее слова. Она слегка повернула голову, и проезжавшая близко за окном машина высветила снизу на мгновение фарами ее профиль, и Ларе он показался злым и отторгающим, никакого согласия или тени надежды на свою неправоту она не увидела в этой, на миг высвеченной половине лица.

— Найдешь себе еще… Ты молодая…

— Мама! — выкрикнула Лара. — Он же тебя не любит… не может любить!

— Может. А вот ты не можешь этого знать… вернее — понять.

— Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что у вас… что между вами…

— Пойми, Ларочка…

Марина Юрьевна повернулась и сложила на груди руки крест-накрест, и в этом упрямом, закрывающемся жесте Лара увидела, что мама всё для себя решила и отступать не собирается. Это притворно-ласковое «Ларочка» прозвучало насквозь лживо.

— Ну, говори, говори, что ты там для себя придумала, что вообразила о себе. Между вами двенадцать лет разницы! Ты старая для него!

Но теперь Лара лгала. Марина Юрьевна выглядела прекрасно. Пусть хорошая косметика и скрадывала уже намеченные паутинки вокруг больших темносерых глаз, но сколько раз Лара видела ее утром, без всяких помад, теней и прочих ухищрений, и мамино лицо всегда было свежим, никакой рыхлости и обвисших щек — как у многих в ее годы. И фигура у нее была даже лучше Лариной, бюст округлее, и бедра пополнее, но это при тонкой талии только красило ее. Но разве в этом дело? Какая бы она ни была красивой, ведь она ее мать. Мать!

Марина Юрьевна прекрасно поняла взгляд своей дочери и неискренность ее слов. Ей стало легче.

Лара выскочила из кухни и с такой силой захлопнула дверь, что матовое рифленое стекло дрогнуло и звякнуло, но не вылетело.

Марина Юрьевна опять отвернулась к окну. Всё, что можно, уже сказано. И словами и без слов.

Но дверь снова открылась. Лара выкрикнула с красным лицом:

— А у нас, между прочим, ничего не было! Я не такая! Дверь со стуком захлопнулась.

Марина Юрьевна сама знала, что «ничего не было». Почему-то она в этом не сомневалась и раньше. Иначе, воспринимала бы все происшедшее между ней и Сашей, как почти инцест. Может быть, и не решилась бы. Да об этом сейчас и думать не стоит. Все случилось, как в тайных мечтах в бессонные ночи, а она считала эти мечты бредом и сумасшествием.

На следующий день, вернувшись с работы, Марина Юрьевна с порога услышала телефонную трель. Звонил Саша и звал встретиться — где-нибудь, где она скажет. Хотя он ничего не спросил, но, конечно, думал, что Лара дома, и придти не считал возможным. Тихим голосом договорившись о месте и времени встречи, Марина Юрьевна со счастливой улыбкой положила трубку и прислушалась. Лара или спит, или еще не пришла. Она осторожно заглянула в Ларину комнату. Пусто. Всё удивительно прибрано, чистый письменный стол, на стуле нет ни джинсов, ни халата… словно не Лара тут живет, а кто-то другой. Или…

Марина Юрьевна открыла платяной шкаф и всё поняла. На плечиках сиротливо болтались две «нелюбимые» кофточки, старая блузка, на дне пара изношенных кроссовок, а остальное исчезло. Лара ушла. Записки оставить не удосужилась. К подруге, к Машке, конечно. Наверное, сейчас так и лучше. А потом, когда. Что «потом», и что «когда» — об этом думать было не вовремя, и не могла она думать — что и как будет дальше. Получившийся треугольник не может существовать в виде этой банальной фигуры, он сломался сразу, даже не обретя явственных черт треугольника — Лара сама сломала его, так как поняла всю неразрешимость ситуации «втроем». Совсем, совсем она не глупая…

Еще недавно Марина Юрьевна и представить себе бы не смогла, что её доченька, обожаемая и лелеемая Ларочка уйдет из дома, и она отнесется к этому факту так спокойно, не расстроится, а даже… испытает облегчение.