Римма Глебова - У Судьбы на Качелях

А дома. Софочка была потрясена поведением Венички. Он сказал тихо Левочке всего несколько слов, и Левочка вмиг побежал в спальню и появился в дверях со своей подушкой и одеялом, и рожица у него была такая довольная. Пришлось доставать из бельевого шкафа простыню. Левочка притащил в постель свои игры и ничем другим уже не интересовался. А Софочка прошла в спальню и сидела на кровати, притихнув, как мышка.

Вошел Веничка с мокрыми после душа волосами.

— Софочка, я освободил ванную… Ты идешь?

Софочка попыталась прошмыгнуть мимо него. Больше всего ей хотелось устроить громкий скандальчик, наорать на Веника и поставить его на место. Но Левочка уже лег, может быть, и заснул…

Веничка не дал ей проскочить, обнял и прижал к себе.

— Ну, хватит упираться… В конце концов, мы с тобой женаты уже. целых полгода! Даже немного побольше. — Он стал целовать Софочку в губы, шею. Ну не устраивать же скандал посреди ночи!

Наутро Софочка старалась убедить себя, что Веничка применил нахальный и беспардонный натиск, но быстро оставила это пустое занятие. Во-первых, потому что через неплотно прикрытую дверь доносились вкусные запахи, и оказалось, что на столе в кухне ее ждал горячий, пышный, посыпанный укропом, омлет, кофе со сливками, и даже готовые бутерброды лежали на тарелочке. Лева позавтракал и пошел гулять, — сообщил Веничка. Во-вторых, Веничка. А, может быть, это было во-первых. Моня никогда в жизни не готовил ей завтрак, и Моня никогда. Да что всё Моня и Моня!.. Он ни разу, даже Восьмого марта букетика ей не подарил, только и знал свою экономию, а уж в постели. пять минут трепыхания (всегда удивлялась — что в этом женщины могут находить хорошего), и Моня уже спит лицом к стенке, и храпит, как. как. А что такое кофе со сливками, она и понятия не имела.

Софочка вошла в кухню в розовом шелковом халатике, который еще неделю назад лежал в чемодане на самом дне — приберегался, непонятно зачем. Веничка снял фартук и пододвинул Софочке стул. Она сидела, разглядывая салат из огурцов, красного перца и помидоров, украшенный веточками петрушки, бутерброды с ветчиной. Всё выглядело так красиво и аппетитно, и это было приготовлено не ею… Целую неделю он готовит завтраки, хотя никто его не просит.

— Веня… — сказала Софочка, глядя на блюдо с салатом, — Ты меня любишь, что ли?

Веничка, прожевав помидор, отложил вилку. — А разве я этого не говорил?

— Нет. — Софочка мотнула головой, продолжая разглядывать салат.

Веничка смотрел на нее, и его серые с синевой глаза смеялись.

— А с чего бы я на тебе женился? Просто так, что ли?

Софочка растерялась. Она не знала, что и думать. Ведь ясно, почему они в ЗАГС ходили. Она подняла глаза и поняла, что Веня шутит, забавляется. Никогда не поймешь его, всю неделю вот так — смеется и шутит.

— Софочка, а не выпить ли нам вина? По случаю шабата, конечно. Ну и еще один повод есть.

— Какой же? — полюбопытствовала Софочка, следя, как Веничка достает бутылку, рюмки, разливает вино.

— Меня берут на работу. Постоянную, — подчеркнул Веничка. — В деревообделочный цех. Ну и. сегодня неделя, как ты стала моей женой. уже не де-юре, а де-факто. Я сначала очень боялся тебя… и даже думал, что всегда буду бояться.

Софочка слушала, затаив дыхание.

— Но потом… ты мне нравилась всё больше и больше. А когда ты меня приревновала на рынке.

— Я? — вскинулась Софочка. — Приревновала?!

— Да-да, не притворяйся, что не помнишь! Вот тогда я посмотрел на тебя иначе.

— И что? — Осторожно спросила Софочка, еще сердясь на его целиком выдуманное предположение. Подумаешь, посмотрела вслед какой-то корове.

— Ничего… С тех пор я за тобой ухаживаю. Неужели ты не заметила?

— Врешь ты всё. Ты за мной не ухаживал.

Но Софочка опять лукавила. Веничка ведь не только чистил картошку и ходил в супермаркет за продуктами. Он беспрекословно бросался исполнять всё, что она просила — почистить, повесить, прибить, и она все время встречала его странный и слегка напряженный взгляд, а однажды он открыл дверь в спальню, а она как раз переодевалась, так Веничка вовсе не поспешил извиниться, и даже несколько задержался, пока Софочка открывала рот, чтобы возмутиться. Вот так он постепенно и наглел, а теперь что уж — обратно из постели не выскочишь. Ох, Софка, пожурила она себя, врешь ты сама себе, и давно врешь.

— Ну, ладно. Наверное, я неправильно ухаживал. Ничего, я теперь наверстаю…

Веничка встал, подошел к Софочке, поднял ее и посадил к себе на колени. Она пыталась вывернуться из его рук, но силы женские так невелики.

Как пробежали три года, Софочка не успела и заметить. Левочка подрос и посерьезнел — ума все-таки прибавилось (спасибо Веничке), его рыжие волосы посветлели — выгорели на горячем солнце. Софочка еще немного раздалась в бедрах — жаркий климат и кофе со сливками к добру не приводят.

В пятницу вечером Софочка ставит свечи в подсвечники, а Веничка зажигает. В синагогу Софочка еще не ходит, только раз в год в Иом-Кипур. Она бы ходила, но ей хочется с Веничкой, но он ведь… не обрезание же ему делать. Левочке вот делали, так бедный ребенок помучился.

Веничка с Софочкой купили квартиру — в кредит, конечно, на целых двадцать восемь лет, еще и Левочке останется выплачивать. Случалось у них еще много всякого — и хорошего, и не очень. Бывали даже крупные семейные разборки — Софочка оказалась, к собственному удивлению, очень ревнивой, но Веничка на нее за это не сердился, и всё заканчивалось полным примирением — свою невиноватость Веничка обычно доказывал в самой дальней и очень уютной комнате (молоко и мед текут, как оказалось, именно в этих стенах). Софочка даже хотела родить, но ничего не получилось, и Веничка успокаивал её — есть же у них Левочка!

Каждый шабат Веничка разливает по рюмкам вино и говорит: «Лехаим»! А потом неизменно добавляет: — «Ты еще не жалеешь, Софочка, что сделала со мной фиктивный брак?» Софочка обычно не отвечает. Но иногда в шутку сердится и говорит: — Ну что ты! Я с самого начала в тебя влюбилась! А когда ты стал ловить рыбок в ванне, я была от тебя без ума!

— Да, — вздыхает Веничка, — когда же я выберусь на рыбалку, говорят, здесь есть хорошие места и клев замечательный.

Накануне вечером к Науму вселили соседа. Разумеется, не в его комнату, а рядом. В хостеле каждому полагалась своя — с полуметровым закутком, где едва помещалась маленькая газовая плита на две конфорки, и еще один закуток за фанерной дверцей для душа и унитаза. Здание хостеля старое, еще в 50-х годах построили, когда-то в нем жили рабочие, а теперь — одинокие старики, так как семейные пары не поселишь в крошечные комнатки. Обитатели хостеля (контингент постоянно пребывал в «движении» — известно, куда деваются старые люди) с надеждой ожидали обещанного властями города переселения в новый дом и пока жили в этих мечтах, невольно слушая (и часто с любопытством) через тонкие стенки всё, что происходит у соседей слева и справа. Наум жил в последней по коридору комнате, поэтому сосед у него мог быть только один. И Науму, как всегда, всё слышно: как новый сосед кряхтит, кашляет, временами что-то высказывает, неизвестно кому, а ночью невыносимо храпел, с громкими переливами и раскатами. Утром сосед еще и стучать вздумал: то ли гвозди в хлипкую стенку вколачивал — вешать портреты любящих и засунувших его сюда деток и внучков, то ли зеркало пристраивал — глядеть на свои морщины, — ерничал про себя Наум. Но видно, слишком стараясь, сосед промахнулся и врезал себе по пальцам — Наум услышал вскрик и звонкий стук падения молотка на плиточный пол, и тут же соседа пожалел. Всего чуть-чуть. Так как жальче ему было Яшу, что раньше там жил и месяц назад умер от инфаркта (хотя какая разница, от чего: Яша говорил, что в старости умирают только от старости). Жалость к умершему и тоска по другу-приятелю весь месяц не отпускали его, а сейчас только обострились и, не желая больше слушать застенные звуки, Наум ушел во дворик, где под деревьями стояли скамейки, и еще были два деревянных стола для любителей настольных игр. И тут Наум обнаружил, что держит в руке шахматную доску. Опять! Когда же он привыкнет, что Яши уже НЕТ, и больше не сыграют они партию, да не одну — по пять-шесть партий играли, пока не утомятся и пойдут прогуляться за ворота, на улицу. К последнему времени переговорено уж было всё: о жизни прошлой рассказано, обиды на несправедливости судьбы выплеснуты, пережевывать по очередному кругу уже не хотелось, и они гуляли молча. Правда, Яша молчать долго не любил, и озорник он был изрядный. Подталкивая в бок Наума и показывая на голоногую и голоплечую девицу, он делал вид, что устремляется за ней. «Наум, ты видел, нет, ты видел, какие ножки, а походка! Сейчас догоню, знакомиться буду!» Конечно, не догонял и не знакомился, засекая уже следующую привлекательную особь. «Ты глянь, как она пупочек свой показывает, с ума сойти! В наши времена разве могло быть такое?! Эх, в молодости я удалец был, Фаечка моя ревновала страшно! Да красавец какой, ну, ты ж видел фотки!»