Маша Царева - Золушки для холостяков

Как поступила бы любая нормальная женщина, узнав о том, что любовник, которого она была морально готова перевести в ранг законных женихов, спит с двумя ее ближайшими подружками и в ус не дует?

Наша реакция была разной.

Альбина уронила рыжую голову на руки; по ее трясущимся плечам было понятно, что ресторану «Марракеш» угрожает вселенский потоп. Впрочем, оно и понятно – барышням «слегка за двадцать» и пристало при крушении романтических перспектив вести себя именно так.

Татьяна хладнокровно вынула разметавшиеся по столу Алины волосы из тарелки с медовой пахлавой. А потом, глядя куда-то вдаль и по-кошачьи щуря зеленые глаза, мечтательно произнесла:

– Знаете, чего мне сейчас хотелось бы больше всего на свете?

– Чего? – переспросила я.

Я думала, что Таня сначала тоже расплачется, а потом, размазывая по опухшему лицу потеки косметики, скажет, что, мол, ей хотелось бы вернуться во вчерашний день, когда все было так чудесно, а фотограф Дима считался порядочным малым, перспективным для серьезных отношений. И тогда я начну с фальшивой улыбкой ее утешать, а потом сама не выдержу и разревусь. И тогда лопнет терпение у метрдотеля, который и так на нас уже поглядывал косо. И нас выставят вон из ресторана, и мы пойдем бок о бок вниз по Тверской, несчастные, брошенные, одинокие…

– Мне хотелось бы взять хорошенько разогретые кальянные щипцы и изо всех сил сжать ими его яйца! – победно заключила она.

Альбина оторвала руки от лица – она улыбалась.

Хорошо, что Аля не красится и посему может рыдать в общественных местах, сколько ей заблагорассудится.

– Подождите, девочки, – со вздохом я взяла на себя роль самого холодного и рассудительного человека в компании (хотя на деле мне хотелось выдернуть из-под изобилия закусок скатерть, чтобы вся посуда со звоном шлепнулась на пол, а потом избить метрдотеля или запустить тарелкой с фруктами в окно – в общем, сделать что-нибудь антисоциальное и гадкое), – а может быть, это все-таки не он?

– Таких совпадений не бывает, – хмыкнула Татьяна.

– А вдруг это все-таки роковое совпадение? – с надеждой спросила Аля. – Надо сверить фотографии. У меня есть Гришкины фотки.

– Не бежать же за ними домой. – По Таниному лицу было понятно, что в случае чего она готова лететь за уликами не то что на другой конец города, а даже на Марс.

– Нам надо просто сопоставить факты, – внесла конструктивное предложение я, – мы же можем подумать и вспомнить, в какие дни у нас были свидания. Если у кого-то были свидания одновременно, то можно расслабиться. У меня, кстати, даже календарик есть.

– Хорошая идея!

Три головы – светлая, темная и рыжая – сблизились над карманным календариком. Каждая из нас, бормоча и закатывая глаза, принялась что-то там вспоминать и высчитывать.

– Девчонки, все проще, – наконец сообразила Татьяна, – будни вспоминаются сложнее, чем праздники. Вот, например, Восьмое марта. Димка пришел ко мне с утра с цветами и… – она покраснела, как примерная гимназистка, которой показали порнокарикатуру, – ну и… сами понимаете.

Я задумалась. Восьмого марта с утра Сыромятин мне звонил. Но не приходил. Он явился ближе к вечеру, подарил розы в горшке и мою любимую шоколадку «Гейша». А потом мы отправились в видеопрокат, взяли «Убить Билла-2» и весь вечер смотрели, как Ума Турман ловко и сексуально расправляется с врагами.

– Мы встречались днем, – звонко сказала Аля, – он пригласил меня пообедать.

– Не сходится, – пробормотала я. – Но это еще ничего не значит… Есть же другие дни. Например, позавчера вечером мы с Борькой были в театре.

– Не сходится, – вздохнула Танька. – Позавчера я предлагала встретиться, но Дима не смог.

– А у меня была репетиция в студии, я занималась вокалом, а у Гриши была встреча с телевизионщиками. Ой, мамочки! Неужели и правда… – Она зажала ладошкой рот и в этот момент стала похожа на перепуганную мартышку.

– Подожди ты, – отмахнулась я, – идем дальше. Прошлая суббота. Мы были в ночном клубе, а потом поехали ночевать ко мне.

– Не сходится, – обычно не склонная к выражению эмоций Татьяна была белее скатерти. – Он сказал, что у него начинается грипп, и остался дома.

– А мой был на корпоративной тусовке какого-то продюсерского центра. – Аля чуть не плакала. – Зато в воскресенье утром приехал сразу ко мне. В семь утра разбудил меня. Мы провели вместе почти весь день, и только к восьми он отправился на переговоры.

– А от меня он уехал в половине шестого, – мрачно резюмировала я, – получил какую-то эсэмэску и сказал, что у него попал в больницу друг.

– А к восьми он поехал не на переговоры, – подала голос Танька, – а ко мне! Я его пригласила на спагетти с вином.

– Так, значит, это все-таки правда… – прошептала Аля.

– Постой! – перебила ее Танька. – Девочки, а что мы, в самом деле, гадаем? Насть, а ты не можешь этой Варе позвонить и расспросить ее обо всем по-человечески?

– Не знаю, – засомневалась я, – смогу ли я теперь разговаривать с ней по-человечески.

– А ты скажи ей: «Привет, сука, а ну выкладывай правду, а то к тебе нагрянут мои знакомые фээсбэшники и надают тебе люлей!» – кровожадно сверкая глазами, предложила Танька.

– Очень умно. Догадайся, на какой секунде этого сообщения она бросит трубку.

– Ну не знаю, – обиделась Танька, – я так однажды сказала любовнице своего любовника, и она жутко перепугалась. Но это неважно.

– Кому? – заинтересовалась Альбина.

– Неважно, – досадливо поморщилась Танька, которая, как и большинство особ с богатым жизненным опытом, не любила прилюдно копошиться в собственном не слишком чистоплотном прошлом.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещала я, – но сначала… Сначала мне хотелось бы поговорить с ним самим… Девочки, вы ведь не против, если я с ним встречусь до того, как вы оторвете ему яйца кальянными щипцами?

– Интересное кино! – фыркнула Аля. – Ты с ним встретишься, а мы, получается, вообще вроде как ни при чем? Может быть, мне тоже интересно во всем разобраться!

– И мне, – поддакнула Танька. – Знаете что, а поехали-ка втроем к нему домой без предупреждения! Настя, у тебя, кажется, есть его адрес, да? Похоже, ты одна из нас была у него дома.

Они так хищно на меня уставились, что мне даже на какой-то момент стало страшно. Тем более что в Танькином взгляде была не то легкая угроза, не то смутная ревность… Действительно, Сыромятин водил меня к себе домой. А с Татьяной и Алей он встречался либо на их, либо на нейтральной территории. Выходит, я была для него «особенной», а для них… мама дорогая, для них я была соперницей. Дожили! В тридцать лет стать ненавистной соперницей для двух своих лучших подруг.

Наверное, все эти мысли были написаны на моем изменившемся лице, потому что Таня, примирительно улыбнувшись, сказала: