Александр Снегирёв - Тщеславие

— Я стараюсь не читать современную литературу. Не люблю я её. Мы, — Мамадаков поклонился маршалу-попечителю, — стоим на страже прекрасного! На страже великой русской литературы! Обещаю вам торжественно, что не пропустим ни одного прощельгу, ни одного нахала. Мимо нас мышь не проскочит! — Зал взорвался аплодисментами. Странно всё-таки, что, говоря об охране прекрасного, некоторые представляют себе это самое прекрасное в виде золотой чушки, которую можно запереть в сейф и охранять. Всё равно, что пытаться охранять солнечный зайчик или блик на воде. Выждав, тюка аплодисменты утихнут, Мамадаков продолжил:

— Нынешняя литература измельчала, уходит эпоха бронтозавров, к которой мы принадлежим… — Высказавшись про бронтозавров, он снова поклонился маршалу-попечителю, подчеркнув тем самым, что и его он благосклоггно причисляет к вымирающим бронтозаврам. Зал отозвался одобрением. Видимо, многие гости тоже считали себя ископаемыми животными. — На смену гигантам приходит мелюзга, ёжики всякие, тушканчики… — Зал снова одобрил.

Димкино воображение, подстёгнутое животными сравнениями Мамадакова, нарисовало слизняков, которых Димка видел на даче под камнем. Слизняки и жужелицы живуг под тяжёлыми камнями, в темноте, тишине и покое. Жиреют, набираются важности, решают какие-то свои слизняковские и жужелицынские вопросы и, что самое смешное, полагают, что так будет вечно.

Они становятся самодовольны, горды, сочиняют собственные летописи, сотворяют собственных богов. Их бока лоснятся, разбухают. Их панцири отливают, как борта венецианских гондол, как крышки консерваторских роялей. Однажды какой-нибудь дачник, подгоняемый супругой, которой хочется на этом месте беседку, переворачивает камень, и все ценности слизняков, вся их философия, памятные юбилеи и награды летят в тартарары. Набегают куры и расклёвывают несчастных, что и следа не остаётся.

— Виталий Маркович шутит, — царственно вмешался маршал-попечитель, прервав таким образом рассуждения критика, грозящие перейти все разумные рамки.

«Только бы получить этот Гран-при, только бы получить…»

— Приглашаем на сцену…

«Пушкер! Пушкер! Пушкер!» Димка сжал в кармане брелок-медвежонка.

— Михаил Пушкер!.. — провозгласил маршал. «Боже, это ведь я! Гран-при! О, боже!!!» — Димка, вконец ослеплённый, встал с места и направился к сцене.

— …и Марат Губайдуллин! — подхватил Мамадаков.

«Что?.. Зачем Губайдуллин?!. Какой, на х#й, Губайдуллин?!.»

Димка почувствовал себя в центре какого-то розыгрыша. Ему подарили путёвку в Таиланд, а когда Димка уже приехал в аэропорт, таможенник подленько рассмеялся и сообщил, что его снимает скрытая камера. Не так Димка представлял свой триумф. На сцену они с Маратом поднялись с разных сторон.

— Друзья, мы пригласили вас, чтобы вручить Гран-при конкурса…

— …и приз писательских симпатий!

«Какой приз? Каких симпатий?» Тут Димка вспомнил, что перед отъездом из «Полянки», наутро после торжественного вечера, по инициативе жюри было проведено тайное голосование среди номинантов. Участникам конкурса предложили выбрать лучшего из собственных рядов. Димка тогда проголосовал за Марата, бросил в шапку, пущенную по кругу, бумажку с его именем. Сам не знает, почему. Из чувства вины за удар бутылкой, наверное.

— Начнём с главного. — Маршал-попечитель вскрыл конверт. — Гран-при седьмого конкурса молодых писателей «Золотая буква» присуждается… Михаилу Пушкеру!

«Да-а-а-а-а!.. Так… отдам Марату… Прямо здесь и сейчас… Реально царственный жест получится. Все знают, что он меня ненавидит, а я ему деньги… На снятие проклятия… Позавчера бутылкой по темечку, а сегодня пять косарей!.. Величественно, благородно, народ запомнит, журналисты напишут…»

— Приз писательских симпатий присуждается Марату Губайдуллину!

— Поскольку кризис внёс изменения в нашу, так сказать, финансовую корзину, мы решили вручить денежную премию лауреату писательских симпатий. То есть Марату Губайдуллину, — авторитетно произнёс маршал-попечитель.

Димке вручили диплом, Марату — статуэтку и конверт. Рукопожатие маршала-попечителя напоминало рукопожатие оперной дивы, снисходительное и сытое.

— Справедливо, если деньги получит тот, кого выбрали сами писатели. Марат, кстати, опередил конкурента всего на один голос. Примите, на залечивание ран, так сказать, — закончил разъяснение Мамадаков, а повернувшись к Димке, сказал тихонько: — Это он ТЕБЯ, кстати, обошёл на один голосок.

«Как так?! Постойте! Чё за разводка! Какой один голосок?! Я же всё равно хотел ему отдать!.. Голосок, ха!… Я сам за него и голосовал… Это мой голосок! То есть голос! Голос, слышите?! Я передумал!» Но поезд ушёл. Димка с трудом сдерживался, чтобы не закричать. Зрители кинулись прочь из зала, как будто начался пожар.

— Михаил, можно мы у вас интервью возьмём? — обратилась к Димке журналистка, красивая брюнетка. Вся такая худющая, плоскогрудая, в стиле шестидесятых. За её спиной стоял парень с камерой. Димка не успел отказаться или дать согласие, как брюнетка задала первый вопрос:

— Что для вас литература?

Накануне, ворочаясь в кровати, Димка разговаривал сам с собой и объяснял, что для него литература. Так делают дети, когда играют в одиночестве. Сами стреляют из пистолетика в воображаемого врага, сами падают, сражённые собственной пулей. Фактически Димка репетировал интервью. Но не из-за расчётливости, а просто мысли для микрофона накатили. «Вот что для меня литература? — задавал себе вопрос Димка и тут же пускался в развёрнутый ответ: — Литература — это попытка выразить себя через слово, через язык. В своих произведениях… нет, не годится… в своём творчестве я стараюсь подчеркнуть… что же я стараюсь подчеркнуть в своём творчестве?..» Так, на разные лады, Димка рассказал о себе, несколько раз с лёту подмигнул воображаемой журналистке и удачно шутил про кризис. У него родилась довольно гладенькая теория про литературу вообще, про её роль в его жизни и его собственную роль в ней, но стоило ему увидеть камеру, её расширенный амфетаминовый зрак, как всё из головы выветрилось. Димка стал бубнить и путаться.

— Литература… да что там, написал и всё… — выдавил из себя Димка и замолк.

Журналистка подождала ещё несколько секунд и продолжила:

— А откуда черпаете вдохновение?

К сожалению, Димка не обсудил сам с собой, откуда он черпает вдохновение. А если бы обсудил, то вряд ли смог бы воспользоваться наработками. Всё из головы вылетело.

— Вдохновение… откуда черпаю… — Он огляделся. — Конфетные фантики, например. А что?! Очень красивые бывают фантики! Или бирки у одежды сейчас делают, как отдельное произведение… — Димка заметил в глазах журналистки разочарование и скуку и осёкся.