Маша Царева - Девушки, согласные на все

– Эй, тебе плохо не станет? – заволновался Филипп, когда она расправилась с пирожками. – Не пора ли притормозить?

Она взглянула на него – сыто и сонно.

– Ты ничего не понимаешь. Это и есть настоящая жизнь.

В тот день они не занимались любовью – Марьяна объелась так, что ему пришлось даже притормозить возле аптеки – купить что-то для желудка.

– Вот уж не думал, что такая снобка, как ты, на такое способна, – поддел он ее, когда Марьяна в очередной раз, застонав, схватилась за живот.

– Заткнись, – беззлобно скомандовала она, – я счастлива… Я больше никогда не буду столько есть, и сейчас мне действительно плохо. Но кто бы знал, как я счастлива!

Ее непосредственность казалась ему трогательной и умилительной. Но она умела быть разной. И часто элегантно носила маску искушенной стервы, которая ей очень шла. Филипп знал многих женщин, предпочитающих истинным лицам маски. Почти все они настолько привыкли к придуманному ими же образу, что не выходили из него вообще никогда. А девушка без маски казалась ему такой редкостью, что он сразу же на такую девушку «западал». Азия масок не носила, она была такой, какая есть, – не стеснялась своей некрасивости, несексуальности, резкости, – может быть, поэтому и казалась ему красивой и сексуальной. У Марьяны маска была, но у нее хватало смелости время от времени ее снимать.

Когда они встретились в следующий раз, Филипп порулил было снова к «Макдоналдсу», но Вахновская мягко его остановила.

– Не хочу ассоциироваться у тебя с идиотскими бутербродами, – сказала она.

– Что у нас остается? – бодро спросил он. – Цирк? Зоопарк? Дельфинарий? Планетарий? Парк Горького?

– И твой дом, – немного понизив голос, заключила Марьяна.

Он посмотрел на нее – и понял все; усмехнулся, завел мотор. Полчаса московских пробок – Марьяна даже нервничать начала, успеет ли она вернуться в салон, – и они были в его квартире.

Как зол он был на Еву в тот момент, когда Вахновская впервые переступила этот порог. Ева жила в его шикарных трехкомнатных апартаментах, поэтому он не мог пригласить туда Марьяну. Не мог показать желанной женщине тот дом, в котором все было оформлено согласно его вкусу, дом, которым он так гордился.

Пришлось везти ее в квартиру-студию, туда, где совсем недавно жила «порнозвезда» Эмма. Хорошо еще, что он догадался накануне убрать все следы ее пребывания там.

Марьяна вступила в прихожую и удивленно огляделась:

– Ничего себе! Я думала, что здесь холостяцкий бедлам, а у тебя хирургический порядок. Домработница?

– Да, – соврал он. Он никогда бы не впустил домработницу в эту квартиру. Он и сам никогда не появлялся здесь в своем естественном, «блондинистом» образе и всерьез опасался подозрительных соседей. Но, кажется, все обошлось – никто не заметил, как они с Марьяной входили.

Он бережно повесил ее куртку на вешалку (хотя был уверен на все сто, что эта пахнущая не слишком дорогими духами куртка едва ли может принадлежать самой Марьяне – скорее всего, одежду для свиданий ей одалживает подруга-маникюрша) и пригласил ее в комнату. Филипп суетился, нервничал, стараясь смотреть на обстановку ее глазами, и отчаянно ругал себя за то, что в свое время поленился навести здесь хоть минимальный уют. Говорят, что о человеке можно судить по дому, в котором он живет. Оно и верно – каждый старается окружить себя милыми сердцу вещами. А в этой квартире было пусто, как в гостиничном номере, из которого только что съехали постояльцы. Ни милых занавесочек на кухне, ни причудливой формы торшера, ни уютного кресла – все по-офисному безлико.

– Вообще-то я только что сюда переехал, – принялся врать Филипп. – Знаешь, я ведь долго снимал квартиру, а вот эту купил наконец. Вся мебель осталась от прошлых хозяев, моя только техника. Свои вещи перевезти не успел.

– Хорошо, – она расслабилась. – А то я уже испугалась, что ты привел меня в специальную съемную квартиру для сексуальных забав. Решила, что имею дело с маньяком-извращенцем.

Он с готовностью улыбнулся, но внутри у него все похолодело. Надо же, легкомысленная такая, молодая, а зрит в корень.

– Неплохо, – вынесла она вежливый вердикт, хотя он мог бы поспорить, что одна ее спальня в два раза просторней всей этой квартиры. – Если тут все еще со вкусом обставить… – Она принялась фантазировать: – В ванной коврик такой постелить, плюшевый. Чтобы можно было вставать на него босыми ногами, и ступни бы в нем утопали… Да, еще необходима пальма. Знаешь, на день рождения я подарю тебе пальму в кадке.

– Только не очень большую – боюсь, соседям не понравится, если мне придется прорубать для нее дырку в потолке.

– Так, а здесь у нас что? О, спальня… – продолжила Марьяна инспекцию. – Ничего себе! А это еще что такое?

Сердце Филиппа ухнуло вниз. Спальня-то была, разумеется, не совсем спальней, а самой настоящей съемочной площадкой. Конечно, он всегда убирал свет и аппаратуру в шкаф, чтобы не смущать с первой же минуты девчонок – будущих актрис. Но вдруг забыл что-то на этот раз? Или любопытная Вахновская залезла в шкаф?

Он ринулся за ней, притормозил на пороге, приготовился непринужденно оправдываться, чем бы ни оказался предмет, привлекший столь пристальное внимание Марьяны. И вздохнул облегченно. Возле широкой овальной кровати высился профессиональный осветительный аппарат на металлической треноге. Что ж, светильник – это еще куда ни шло. Гораздо хуже было бы, если бы Вахновская приметила направленную на кровать камеру.

– Это очень сейчас модно, – Филипп даже разрумянился от облегчения. – Купил за огромные деньги.

– Знаю, – удивила его Марьяна. – Когда Гога снимал мне клип, в студии такие же штуки стояли. Странно, зачем тебе столько денег было тратить? Для спальни можно было бы обойтись простой стилизацией.

Он не дал ей договорить – опрокинул весело взвизгнувшую Марьяну на кровать. Разговор принимал опасный оборот, а значит, пора было приступать к действию. Тем более что выглядела Марьяна пресоблазнительно – под почти прозрачной кофточкой явственно просматривался силуэт ее небольшой, но идеальной формы груди. «Если девушка надела на свидание такую вещь, – заметил про себя Филипп, – то совершенно не обязательно спрашивать ее согласие перед поцелуем. Скорее всего, она уже давно все сама для себя решила!»

– А почему я твоего клипа не видел ни разу? – спросил он, расстегивая перламутровые пуговки.

– Так его и не было в эфире, – неохотно объяснила она. – Гога сказал, что мне еще рано, что он сам решит, когда я буду готова проснуться знаменитой.

– Жестоко, – ухмыльнулся Филипп.

– Не стоит об этом, – взмолилась Марьяна, – у нас осталось всего сорок минут.

У них всегда было всего сорок минут – может быть, поэтому они не успевали надоесть друг другу? Сорок минут – одежда разбросана по полу, волосы запутались, тела сплелись – всего сорок минут! А потом – лихорадочное одевание, быстрый кофе, бег по лестнице вниз – при этом Марьяна надвигала на глаза бейсболку, а Филипп напяливал капюшон, чтобы не бросаться в глаза соседям. Затем, в машине, он делал вид, что полностью сосредоточен на дороге, а она – что вдумчиво изучает заоконный пейзаж. На самом деле они молчали об одном и том же.