Михаил Идов - Кофемолка

— Понятно. А что случилось с жаждой реального дела? Съемка людей, снимающих сумочку, довольно далека от реальности.

— А это, радость моя, зависит от сумочки.

Как всегда бывало, когда мы с Ниной выходили на этот тон и ритм — тот самый пулеметный обмен репликами, украшающий все на свете от «Укрощения строптивой» до «Его девушки Пятницы», от пьес Мамета до «Бухты Доусона», но никогда, или почти никогда, настоящий разговор, — я почувствовал приближение легкого маниакального эпизода, раздувающийся пузырь невесомости в районе солнечного сплетения. Как тошнота, но в хорошем смысле.

— Где твоя съемка? — спросил я, возвращаясь на землю.

— В Вильямсбурге, разумеется. Где же еще?

— Вот и отлично. Мы зайдем посмотреть на помещение, а потом ты возьмешь такси, тебе прямо через мост.

Внезапно я вспомнил, что мне тоже нужно работать, и настроение сразу испортилось. От «Киркуса» только что пришел полуправленный кирпич «Не по кальке», разоблачительный роман «с ключом» о нашумевшем увольнении ассистента знаменитого архитектора. Сей текст, в пятьсот страниц длиной, был побочным эффектом одной-единственной недели, проведенной автором в центре внимания желтой прессы. «Ключ» настолько валялся на поверхности, что герой, списанный с архитектора Даниэля Либскинда, здесь Леонид Лебеволь, представлялся как Дэнни на 186-й странице. Ну что ж. Подождет.

— Запомни, — сказала Нина, оборачиваясь, когда мы оба трусили вниз по лестнице, — не демонстрируй слишком очевидный энтузиазм, когда будешь с ней разговаривать.

Безумный блеск пары карих глаз дал мне понять, что ей самой это вряд ли удастся.

Фуллертон-стрит была менее крупной артерией Нижнего Ист-Сайда, чем, скажем, Ладлоу или Орчард. Вымощенная ровным, как кукурузные зерна, булыжником, она шла с севера на юг и была запланирована на три полосы движения, но с припаркованными по обеим сторонам такси и зеленым контейнером для строительного мусора, высунувшимся почти до середины, едва пропускала одну. Северо-восточная часть квартала, упиравшаяся в улицу Ист-Хаустон, состояла из пяти ветхих пятиэтажек из закопченного кирпича, опиравшихся друг на друга, как группа пьяниц. Самая южная из них, номер 154, ощутимо кренилась на север. Ее брандмауэр покрывали веселые граффити, изображающие мышей в цилиндрах и осьминогов с курительными трубками. Дальше к югу, в сторону Стэнтон-стрит, «наша» сторона улицы приятно сходила на нет — несколько двухэтажных деревянных домов, одноэтажный гараж и, наконец, пустырь.

Свободное помещение было в пятиэтажке под номером 158, средней из пяти. Витрину первого этажа полностью закрывала вывеска «СДАЕТСЯ компанией „Самоцвет“». Берта стояла, как охранник, перед опущенной металлической решеткой. Она уже сняла с нее замок и, завидев нас, принялась с помпой поднимать, будто представляя миру новую скульптуру. Решетка издала оглушительный скрежет — звук, знакомый каждому, кто когда-либо просыпался в городе с рассветом, и вместе с тем исполненный своих собственных неповторимых обертонов; я немедленно понял, что услышу этот звук снова. Предчувствие было настолько внезапным и сильным, что я заколебался у порога, боясь войти и разочароваться. Я повернулся к двери спиной и медленно осмотрелся вокруг, оценивая квартал с точки зрения собственника. Нина присоединилась ко мне.

В доме 156, слева от будущего кафе, находилась цветочная лавка «Сеньорита Флауэрс» с нарисованной вручную вывеской:

ЛЮБЫЕ СОБЫТИЯ

дни рождения

свадьбы юбилеи

букеты в больницу

похороны

Строгая хронологическая последовательность событий несколько удручала. В кренящемся на север номере 154 был салон гадалки («ЯСНОВИДЕНИЕ, $5»); напротив, как бы насмехаясь над ним, располагался магазин оптики. Последний выглядел более-менее фешенебельно. Он был единственным «новым» заведением в квартале. Все остальные явно предшествовали экономическому возрождению района.

Дом справа от нас, под номером 160, занимал «Элитные меха Зины», меховщик, упомянутый Бертой. Пережиток эпохи, когда портняжное дело правило Нижним Ист-Сайдом, он не выглядел особенно шикарным: слово «элитный», равно как и «знаменитый», в названиях магазинов автоматически опровергает самое себя. В угловом здании, 162, приютились китайский ресторан, предлагавший набор дим-сумм сомнительных слагаемых, и массажный салон, также китайский, чье единственное подношение богам декора состояло из телевизора в витрине. На экране бесконечно повторялись затрепанные кадры маленьких ручек, мнущих необъятную мужскую спину. Прямо через дорогу было еще одно пустое помещение, судя по вывеске, тоже принадлежавшее «Самоцвету». Для нас, впрочем, оно было слишком большим — целый первый этаж дома.

— Вы не показываете нам то место, — сказала Нина Берте. — Оно что, уже сдано?

— Я просто подумала, вы ищете что-то более уютное, — ответила та.

— А его уже сняли? — спросил я. — Мы хотели бы убедиться, что не окажемся через дорогу от «Старбакса» или чего-то подобного.

— Что? Нет, конечно, нет. К нему есть интерес, но для розничной торговли.

«Розничная торговля» — звучало достаточно невинно. Мы развернулись и вошли в дом 158, в темное помещение, пахнущее старой краской и прогорклым маслом.

В предыдущей жизни это место было сосисочной под чрезвычайно неудачным названием «Будка». Хозяева, явно покинувшие его в спешке, оставили за собой грустный ассортимент сувениров. Некоторые из них были потенциально полезны (настольный вентилятор, кассовый аппарат), некоторые необъяснимы (набор бигуди), некоторые абсолютно отвратны. Галлонные банки с маринованным перцем выстроились батареей вдоль задней стены, перемежаясь со жбанами желтого жидкого сыра. Пол был усыпан листочками меню. Я поднял один.

Скорбное это было чтение — сей список мертвых блюд и собачьих каламбуров. Составленная, должно быть, в закатные недели «Будки», эта версия меню полнилась отчаянными рывками в другие кухни и концепции. Там были пирожки со шпинатом, луковый суп-гратен, неловко примостившийся сбоку раздел омлетов.

— Посмотри, — сказала Нина, держа на весу графитовую доску с начертанным цветными мелками «предложением дня». На нем, как тень жителя Хиросимы, сохранилось для историков блюдо, изобретенное хозяевами в последний день работы заведения: «Такса-мотор» («8 сарделек 4 больших напитка $9,99»). Мгновенные реликвии, походя подумал я. Фиаско создает мгновенные реликвии. Я отложил эту мысль на будущее.

Логотип «Будки», приклеенный, нарисованный и проштампованный на каждой поверхности, являл собой несанкционированную подделку под героя древнего мультфильма — бульдога в ошейнике с шипами, который, как я припоминаю, временами попадал под перекрестный огонь Тома и Джерри. Я заглянул в кухонный шкаф и увидел дохлого, иссохшего Джерри.