Сергей Алексеев - Чудские копи

Глеб не отрывал взгляда, однако боковым зрением видел, как испарина на ее лбу вызрела до крупных капель, которые, соединяясь, словно дождь на стекле, стали стекать на белый, страстный нос, впавшие щеки и задерживались лишь на верхней, вспухшей губе приоткрытого рта. Она откинула голову, однако, привязанная взглядом, только приспустила веки, и все равно сквозь узкие щелки глаз светились ее черные, расширенные зрачки.

Вдруг она едва слышно простонала, стиснув губы, и стала беспомощной. Потом спросила хриплым и каким-то угасающим голосом:

– Так открываются тайны сознания? Пробуждение памяти, это и есть включение подсознания?..

– Тайны знания и сознания, – подтвердил он. – Не ищи их в других, все сокрыто и суще в тебе от рождения.

В ней оживал психиатр.

– Почему это происходит? Через половое влечение? Через порок? Это же самые низкие чувства...

– Самые низкие, – почти в тон ей сказал Балащук. – И порочные... Но самые устойчивые из всех иных чувств. Поэтому они переживают тысячелетия. А в чем еще можно сохранить ключ к тайнам человеческой природы?

– Да-да, теперь я понимаю, – оживилась она. – Порок, самая устойчивая форма...

Внезапно в их скрещенные взгляды, словно в солнечный луч, попало что-то мелкое и мельтешащее.

– Волчья мушка, – непроизвольно вымолвил он. – Перед самым носом кружит...

Она сделала движение рукой, пытаясь поймать несуществующую муху, и блаженно улыбнулась.

– Забавно... И радостно. А я знаю, что ты хочешь!

Эвелина Даниловна открыла ящик стола, ощупью отыскала ключи и медленно встала. На ней оставались трусики, колготки и туфли на высоком каблуке, поэтому у Балащука промелькнула опасливая мысль: «Как она в таком виде сейчас выйдет в коридор? Где дежурят санитары и милиционер?»

И чуть было не отвел взгляда на свисший со стула халат, но вовремя вспомнил Айдору и удержался, закачавшись, как оступившийся канатоходец. Глеб пошел рядом с ней, ощущая предплечьем ее плечо, и так они вместе вышли за двери, направившись в конец коридора. Он не видел реакции санитаров, краем глаза отметил лишь пятна их униформы, однако не услышал за спиной ни окриков, ни шагов. Эвелина Даниловна остановилась возле двери пожарного выхода, наугад вставила ключ и отомкнула замок.

По лестнице они спускались точно так же, словно влюбленные перед долгим расставанием. Еще одна дверь на первом этаже оказалась железной, и замок никак не поддавался. Тогда он нащупал руку доктора, высвободил из нее ключ и открыл сам. Свежий, по вечернему прохладный воздух приятно взбодрил ощущением свободы, но до нее еще было далеко, поскольку со всех сторон их окружал сетчатый забор прогулочного дворика. Впереди маячили серые тени психов и белые – санитаров, а далее, за сеткой и широким двором главного корпуса, еще одна преграда – железная, островерхая изгородь на каменных столбах.

Они шли напрямую мимо гуляющих в отдалении больных, и по мере того, как сокращалось расстояние до ограды, Балащук все более ощущал желание оттолкнуть Эвелину Даниловну, сделать рывок и покинуть пределы этого печального заведения. Их вроде бы никто пока не замечал, или, скорее, никто не реагировал, как и санитары возле дверей кабинета, хотя обнаженная женщина должна была бы привлечь внимание. По крайней мере, половину двора они прошли беспрепятственно, и он бы сумел справиться с искушением, но тут на дорожке, прямо на пути, остановились двое психов в серых халатах. Глеб стал забирать правее, но и они начали смещаться, а один отчетливо произнес:

– Гля, баба голая!

Тогда, не раздумывая, он ринулся вперед, с разбега подпрыгнул, ухватился за верхнюю кромку сетки, подтянулся и рывком перекинул тело на другую сторону. Упал на четвереньки и, будто с низкого старта, рванул к другому забору.

И в тот же миг услышал истошный женский крик. Но это был не крик ужаса – скорее крайнего, тоскливого отчаяния.

Так кричат вдовы на похоронах, вдруг осознав наконец трагедию одиночества...

Сообщение о побеге триумвират получил через четверть часа, причем из милиции. Несмотря на поздний час, он все еще продолжал заседать в кабинете Балащука, вырабатывая единую точку зрения по вопросам будущего существования компании, и уже по большинству было достигнуто соглашение, значительно снявшее общую озабоченность. Ворвавшегося Шутова после долгих прений все-таки удалось выставить из офиса, пообещав, что ему непременно сообщат, как только Глеб Николаевич вернется. Абатуров, обидевшийся было на некорректное отношение к писателю, со всеми доводами согласился и даже предложил сделать перерыв, попить чаю и немного расслабиться.

Весть из психбольницы прозвучала как тревога и вновь взвинтила напряжение и накалила остывающую обстановку.

– Это невозможно в принципе! – уверенно заявил Лешуков. – Может, что-то перепутали? Или происки?..

В это время позвонили уже из больницы на телефон начальника службы безопасности, и тот, выслушав доклад, угрюмо подтвердил, что Глеб Николаевич в самом деле бежал самым невероятным образом, будто бы используя гипноз.

– Дезинформация! – не успокоился бывший чекист. – Может быть, и гипноз. Только кем-то тщательно организованный.

– Немедленно поезжайте на место, – распорядился Ремез, практически уже взявший управление компанией на себя. – И – проверьте сами. Опросите персонал и пациентов, выясните все обстоятельства. По часам и минутам, детально. И особо – охрану.

Лешуков отвечал за направление и пребывание Балащука в лечебнице, поэтому беспрекословно подчинился и спустя полчаса уже был на месте происшествия. Там еще продолжалась суматоха, больных развели и заперли на этажах, весь дежуривший персонал носился по коридорам экспертного отделения, и слышен был шепоток, что прибыл уже начальник горздравотдела и сейчас лично общается с Эвелиной Даниловной в процедурной. Там же работает оперативная группа милиции, допрашивая санитаров и постового, которые состояли в непосредственной охране важной персоны.

Прежде чем составить беседу с профессором, чекист поговорил с медсестрой и санитарами, и выяснилось, что Балащука толком никто не видел, а только призрачную тень, мелькнувшу над забором. Хотя в это время была всеобщая прогулка перед сном и скучающего, любопытного народу на улице бродило порядочно. Все теперь терялись в догадках, отчего это уважаемый профессор, недавно выписанный из Санкт-Петербурга, оказалась в одних колготках среди прогулочного двора, и сама ничего объяснить не может, ибо от стресса будто бы утратила дар речи.

Обнаружили Эвелину Даниловну, точнее, обратили на нее внимание лишь после того, как она закричала. Санитары, присматривавшие за больными, подбежали и сразу не узнали ее, дескать, было какое-то странное выражение лица, да и не ожидали они увидеть полуголого профессора, поэтому решили, что это пациентка. Подобное прилюдное раздевание случалось нередко. Эвелину Даниловну схватили и поволокли в отделение, где лежали женщины. И случайно увидели, что в руке зажаты ключи от пожарного выхода, стали отнимать и только тогда разглядели, кто это на самом деле. Набросили халат и отвели в приемный покой.