Сергей Алексеев - Чудские копи

– Я зарабатывал... Когда работал на руднике...

– Ты там горбатился!

– Там я был счастливым человеком, Глеб Николаевич... Хорошо, тогда отдайте все своему конкуренту. Или теперь скажете, меня Казанцев подослал?.. Но это не самый лучший вариант. Вы когда-то были друзьями, вас связывали родственные отношения...

– Может, лучше сестре?..

– Неужели зла ей хотите?.. Да не цепляйтесь вы!

– Это капитуляция, – уже слабо сопротивлялся Балащук. – Вряд ли они оценят подобный жест.

– Не оценят, – согласился бард. – Но они не ждут такого шага. Они думают, вы вырвались из клиники, чтоб бороться до конца. И потому изготовились, окрысились. А вы не слова им бросьте в лицо. Все равно глухие – швырните им горсть золота. Пусть они ловят, пусть роются в пыли и валтузят друг друга. Если не одни, так другие, но бизнес непременно отнимут. Не давайте им шанса ощутить запах вашей крови и вкус победы.

К назначенному сроку пришел Анисий в Пермскую землю и стал поджидать ватагу да торговать тем товаром, что с собой привез. Год так просидел, а от Опряты даже вестей нет, ушел за Рапеи и будто в морской пучине сгинул. Между тем срок подошел князю и храму платить, и не только за себя и дело свое – за всю ватагу, коль долги ее на себя взял. Купец всю мягкую рухлядь, что выменял у туземцев пермских, в счет повинностей своих и ватажных в Новгород послал, еще из запасов кое-что добавил и людей своих, по договору положенных, в дружину князю отдал. Ему, князю, все одно, с добычей пришли ушкуйники, нет ли, а обязательства исполняй в полной мере.

Расплатился Анисий, да послал в Тартар, на Томьреку своих скороходов, чтоб вызнали, где ватага и отчего к сроку не возвратилась. В том, что жива она и не сгинула, купец не сомневался, ибо не иголкой была в стогу сена, и случись распря какая с ордынцами либо туземцами, весть бы уже трижды долетела. Опрята воевода дерзкий, и ушкуйники у него лихие: сотворись какая смертельная битва за Рапеями, лет на сто вперед память бы о себе оставили. Тут же с разных сторон долетают слухи, один одного нелепей, мол, гуляла по Тартару ватага великая, с огнем и мечом от самых гор прошла, могилы попалила и раскопала, так что покойники из земли ныне сами восстают и проклятия шлют вослед. Даже от ордынцев молва пришла, дескать, в полунощную сторону невесть откуда змей явился огнедышащий, по рекам плывет, на многие версты извиваясь, да палит все на своем пути. Кипчаков, которые под ханскую власть не пошли, разорил и пожег, а чудь белоглазую по Томи-реке, никому не приступную, на ее чародейство невзирая, в недра гор законопатил. И сам, пожрав все чудское добро, серебро и злато, ныне лег на ее земле, свернулся в великий круг и дремлет.

Убежали лазутчики-скороходы по пути ватаги да и тоже сгинули на полтора года. Анисий не на шутку встревожился: хоть за этими по следу иных посылай, но тут из трех ушедших один кое-как вернулся – в рваные звериные шкуры одет, весь больной, убогий и глаза горят, ровно у безумца. Поведал он, что отыскал ватагу в Тартаре, но не на Томи-реке, а в горах, в чудской земле. Слухи отчасти верные были, прошли ушкуйники реками и сухопутьем, оставив за собой много могил разрытых, пожарища и всюду, где шли, кресты ставили, которые и доныне стоят на высоких местах. А с огнем шли, дабы чудские заклятья снять с курганов, да оказалось, теми же дорогами уже проходили и прошлые новгородские ватаги, и кыргызы, и все могилы грабили, добывая сокровища. И потому Опрята повел ушкуйников в самую середину чудской земли, куда еще никто не ходил. Но угодил он сам под чары жрицы именем Кия, бросил свою ватагу и теперь, очарованный, рыщет по горам в одиночестве. А ватага, воеводу таким образом утратив, сама оказалась под заклятьем чудским – попала в круг, колдунами ей очерченный. И, хоть разума не потеряла, как Опрята, все еще мыслит добыть чудских сокровищ, которые где-то совсем рядом, но порвать незримый поганый оберег не может ни инок Феофил, который ныне ушкуйникам отцом стал, ни его крест честной. Вот и бродит она уж который год да, боярина проклиная, грозится покарать его смертью лютой. И если не пойти на выручку, то ватага так там и останется на веки вечные.

Уцелевший лазутчик тоже не раз подвержен был чародейству, покуда ходил, и в заколдованном круге побывал, чудские девки его искушали, поганым зельем поили, да не поддался он всецело чарам, лишь опаленный ими вышел. А мог бы и вовсе без всякого вреда их заклятья и проклятья преодолеть, коль Господь бы сразу надоумил, как от них сберечься – в очи их манящие, зеленые, не смотреть, речей завлекающих не слушать и питья из рук их, ласковых да коварных, не принимать.

Тем самым озадачил и в тяжкие раздумья поверг скороход купца: то ли выручать идти ватагу вкупе с очарованным отступником да, взявши добычу, назад бежать из Тартара, то ли уж стерпеть убытки великие, не зариться на несметные сокровища да уйти восвояси. И пожалуй, поразмыслив еще, побоялся бы потерять, что имеет, и возвернулся в Новгород, но тут князь нарочного прислал, с депешей и устным наказом. Де-мол, есть за Опрятой и ватагой его еще один долг великий: тайный договор был с ним, который неисполненным остался, но время вышло, и посему исполнить его след, не откладывая. И ежели он, Анисий, не сыщет означенного воеводу и не напомнит ему о слове, князю данном, и воевода не сподобится повести ватагу этим же годом куда договаривались, то князь вынужден будет срядить иную ватагу и отправить. А для похода сего надобно много снаряжения, оружия и запасов всяческих, кои Опрята обязался из казны не брать и добыть самому. Но раз Анисий ныне отвечает по долгам за воеводу, то обязан и за сей долг ответить имуществом своим. Поэтому ежели Опрята не выступит летом, то он, князь, вынужден будет забрать в казну все купеческие лавки с товаром, конюшню с лошадьми, кузни и стрельню, оставив нетронутыми лишь хоромы.

Причем, сообщая о договоренном походе, князь и словом не обмолвился, куда сей поход и супротив кого. Однако Анисий давно уж выведал – сарай ордынский позорить в низовьях Волги.

То есть нещадно грабил его новгородский князь! Будь купец тем часом в Новгороде, сумел бы договориться, подкупить его и отвести беду от своего имущества. Сидя же в пермской землице, никак не защититься, вернешься, а все имение позорено и в казне состоит! И жаловаться некому, ибо вече давно не суще, вечевой колокол на церковь повесили, и вечевые старцы поумирали и уж в тлен обратились. Как тут ни суди и ряди, путь один – за Рапеи самому идти с малой ватажкой и ушкуйников из-под чар чудских выводить.

Вот уж не чаял купец обратно к своему прежнему ремеслу возвращаться, да заставила нужда. Снарядил он три десятка своих людей, половина из коих холопы, знавшие, как засапожником горбушку хлеба отрезать, обрядил в ушкуйников, велел головы и бороды сбрить. Сам во главе встал, взял вожатым лазутчика, в чудских землях побывавшего, и, помолясь, пустился Опрятиным путем, крестами отмеченным.