Эльчин Сафарли - Угол ее круглого дома

Заполняю квадратики сканворда буквами, они складываются в твое имя. Это мой ответ на все вопросы. Что же будет дальше, мой вечный мальчик? Я знаю, что будет дальше, ведь я сама написала сценарий. Наверное, впервые в жизни знаю, чего хочу, жду. Я не испытываю больше сомнений, только уверенность, готовность идти дальше. Мне тем интереснее, какое именно будущее случится, оттого, что случится оно вопреки всем моим планам, предположениям. Что ж, жизнь учит держать удар. Делать лимонад из лимонов. Ведь нам всегда достается именно то, чего мы хотели получить, другой вопрос, что на складе не оказалось вещи нужного размера или цвета…

Весь ужас, все горе и отчаяние этих дней, милый, я хочу сохранить в себе. С тобой, как и прежде, буду делить только свет и любовь. В среду турецкие газеты посвятили тебе несколько строк в хрониках дорожных происшествий. Неужели судьба не могла заготовить для тебя иного повода появиться на страницах газет? Они написали «скончался на месте». Ты! Что знают газетчики о смерти и о том, где ты сейчас! В тот злополучный день небо было таким же, как всегда, высоким, а Босфор – таким же ласковым, как обычно… Прошу, дождись меня там!

Я люблю писать о том, что было, так, как будто это происходит сейчас. И будет происходить вечно. Тоскующая женщина непредсказуема. Тоскующая женщина – как кубик Рубика, который может собрать лишь один-единственный человек.

То, что убило тебя, не убило нас. Это была боль большой потери, пропитанная одними слезами. Слезы прозрачны – они не оставляют после себя следов. А потом ты словно бы вернулся и стал чем-то другим – стал частью моей жизни, ее направляющей силой, основанием. Одно скажу: внезапно наступил конец тому, что казалось неизменным, бесконечным, а потом совершился какой-то поворот, за которым началась новая, другая, жизнь. Другая, о которой мы мечтали, – на морском берегу, в собственном доме. В нашем доме. Правда, ты будешь присутствовать в ней по-другому – будешь вести и поддерживать меня, а я буду продолжать жить за тебя и за себя.

Я тут подумала, знаешь, ведь мы каждую ночь видим удивительные, необычные сны, так почему нам кажется, что день реальнее ночи? Может, это днем мы видим бесконечные сны и только ночью проживаем настоящую жизнь? В моих снах ты излучаешь спокойный свет, подолгу молча смотришь на меня, а потом уходишь вдоль кромки моря…

Кемер, лето 2009

Новый дневник. Новые надежды. Новый, третий десяток жизни. Я все еще дышу. Все еще с тобою. Теперь ты окончательно переселился в мое сердце. И ты снова спасаешь меня, снова уступаешь мне свое место в очереди, как в тот, первый день нашего знакомства…

Сейчас я понимаю, как, оказывается, сильно соскучилась по вкусу ежедневной радости. Как в детстве, когда, догоняя мячик, оступаешься, падаешь на сухой летний асфальт, быстро вскакиваешь на ноги и, осмотрев коленки, с облегчением видишь, что, кроме пыли, на них нет ни крови, ни царапин. «Как хорошо!.. Значит, мама ругать не будет». Короткая мысль-вспышка приносит облегчение, а в кармане сатиновых шортиков имеются еще ириски, и мяч, колобок непослушный, наконец утихомирился у кромки тротуара…

Так неужели, чтобы вернуть вкус радости в каждое мгновение, нужно испить тридцать чашек горечи, выплакать тридцать литров слез? Наверное. Конечно, в моих тридцати литрах было много того, что окрыляло, вдохновляло, возрождало. Но жизнь учит нас противостоять, бороться, ценить то, что добыто с трудом, что делает из нас пусть и сильных, но – инвалидов. А впрочем, я не жалею, что все это случилось. Хуже было бы, если бы вообще ничего не случилось. И я бы не стала такой спокойной, рассудительной, зрелой женщиной. Я улыбаюсь себе в зеркале: «Вера, это же круто, ты теперь женщина с тридцатилетней историей! Как хороший коньяк. Столько и не живут, детка…»

По субботам рутинно наведываюсь в ту крошечную кафешку на перепутье трех дорог. На перепутье всегда кажется, что есть выбор, правда? Именно там, за кружкой пышного эспрессо, вспоминаю, что было в начале моего пути (а кажется, в другой жизни). О том, какой угловатой и дикой была. Как вспыхивала от двусмысленных шуточек одноклассников. О том, как читала в обледенелых троллейбусах умные книжки и выполняла «домашки», как носила на ладошках синие крестики – напоминалки о важных делах. Какие дела были для меня важными тогда?..

Как неумело подставляла под поцелуй губы в свой первый раз и как до ужаса стеснялась раздеваться. А потом сочиняла утомительно длинные стихи о том, что я готова зачерпнуть горстями утреннее небо, чтобы любовь моя, проснувшись, им умылась. И так далее, и так далее. О том, какой сложной столичной девочкой я была, в безразмерном свитере, с томиком Сартра под мышкой, как записывала в блокнот остроумные выражения, чтобы вставлять их в разговор при случае. То время состояло из массы ошибок, отвергнутых возможностей, досадно потерянных близких людей. И все же в нем было то, что испарилось сейчас, – очаровательное бесстрашие перед жизнью, бесшабашность… В тридцать наступает трезвость…

В тридцать вычеркиваешь из списка вредных привычек такой пункт, как «самообман». В тридцать окончательно уясняешь правила жизни и, перебирая старые фотографии времен вызывающей театральщины во внешности и поведении, грустно улыбаешься, только лишь удивляясь: «Ну надо же…» В тридцать перестаешь искать себе выражение через образ – хочешь, наоборот, дотянуть себя до выбранного образа. Транслировать в эфир свою благополучность. Дрессируешь себя: не огорчаться, сидеть с прямой спиной, выбирать здоровые блюда, не курить натощак. В тридцать все обиды, разочарования юности обесцениваются, воспоминания о них начинаются теперь с легких, ностальгических вводных слов «а помнишь…»

Сегодня, завершая эту повесть моей жизни, я чувствую себя умиротворенной, хотя и осталось еще над чем работать. Всему свое время. Я счастлива. Не слепо, по-настоящему. Да, я еще до конца не разучилась запивать сигареты крепким кофе, не начала есть вовремя и исключительно правильную пищу, не перестала скупать платья угрюмых цветов на сейлах. Зато я с гордостью говорю: «Я счастлива». Слова, которые не принято произносить вслух то ли потому, что само счастье – дефицитный товар, то ли из-за боязни сглазить…

Теперь у меня есть мандариновый сад. Так много спокойной уверенности в слове «теперь» – с него начинаются мои осуществленные мечты. Долго я шла к этому, не раз простужаясь на холодном ветру, вытряхивая камушки из туфель, путаясь и сбиваясь с пути. Теперь я провожу вечера с биноклем в руках в подвесном плетеном гамаке – охраняю вооруженным взглядом кусочек побережья Средиземного моря, вид на который выпал на долю балкона в моем старинном домике. Я приветствую горящее марево заката, расстегиваю верхние пуговицы клетчатой рубашки и вдыхаю прохладный бриз, смешавшийся с терпким ароматом недозрелых цитрусов, упиваясь масштабом собственного счастья.