Дина Рубина - Больно только когда смеюсь

— ЧТО ТАКОЕ, ПО-ВАШЕМУ, ИНТЕРЕСНАЯ, СЕКСУАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА?

— Боюсь, в силу своих консервативных сексуальных предпочтений, не смогу вполне компетентно ответить вам на этот вопрос. Вот если бы вы спросили меня о мужчине, тут мой опыт, пожалуй, вполне бы сгодился.

Вообще же понятие «интересная» женщина, или «интересный» мужчина настолько размыты и в каждом отдельном случае персонифицированы, что я считаю неблагодарным делом давать оценки.

— «ЖЕНА» — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО?

— Смотря на каком инструменте она звучит. На флейте или, может, на скрипочке, она звучит и гордо, и изящно… Лично я в семейной жизни звучу исключительно на ударных инструментах.

— МОЖНО, СПРОШУ ПРО ГРЕХ? НЕ ПРО СЕКС, ОТНЮДЬ. ПРО КЛЯТВУ. КЛЯЛИСЬ ЛИ ВЫ КОГДА-НИБУДЬ СУПРУГУ В ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ И ВЕРНОСТИ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ БРАКОСОЧЕТАЛЬНОЮ УЧРЕЖДЕНИЯ?

— Ой, дайте отсмеяться. Чем забита ваша голова, извините? Чего вы начитались — Даниэлу Стил? Какие такие клятвы? Клясться я могу только за рулем, и то, только в том, что сейчас обгоню этого гада, и покажу ему, что с ним надо сделать…

Что касается мужа и «бракосочетального учреждения»… Мы ведь, знаете, были оба взрослыми людьми, оба — с развалинами прошлой, первой жизни за спиной. Борис примчался на три дня в Ташкент из Москвы (его не отпускали надолго из Дворца пионеров, где он преподавал в изостудии), и мы мимоходом расписались в районном отделении ЗАГСа, по пути сдав в ларьке пустые бутылки из-под кефира. Правда, для ускорения получения законного документа пришлось за 25 рублей купить справку, что я беременна (обычные ташкентские махинации), а также уплатить полтинник за то, чтобы нас расписали. Почему-то расписали нас послезавтрашним числом — чиновница полагала, что хорошо бы растянуть срок «размышления»… Борис до сих пор любит повторять, что наша законная семейная жизнь началась с аферы, и два дня мы прожили в потустороннем «послезавтрашнем» браке.

Слушайте, в конце-то концов: у нас обоих отменное чувство юмора и работа такого сорта, которая требует целодневного молчания. И если, будучи в браке третий десяток лет, мы предпочитаем ездить повсюду вместе, — то это и есть своеобразная… ну, не клятва, но залог… ну, не вечной, но прочной, застарелой… ну… любви, да.

— ПОЧЕМУ МЫ ВСЕ ВРЕМЯ ИЩЕМ НОВУЮ ЛЮБОВЬ? ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ЛЮБОВЬ ОПРАВДАНИЕМ ИЗМЕН?

— «Мы» — это кто? Я, знаете ли, писатель, слово «мы» не люблю еще с пионерских времен и школьных лагерей. Для меня вообще понятия «мы» не существует. Каждый человек сам себе сценарист своей судьбы. Кто-то ищет все новой и новой любви, кто-то всю жизнь трясется над одной-единственной, как Скупой рыцарь. Кто-то разбивается о первую и больше уже ничего не ищет…

Является ли любовь оправданием чего бы то ни было? Не знаю. Любовь самоценна, она не оправдание, не цель, не средство. Не забудьте, что это — сущность, на которой зиждятся все великие религии. Все зависит от наполнения, от напора, от накала любви. Так, слабая лампочка едва освещает подворотню, а сильный прожектор маяка ведет корабли в бухту. Чего достойна та или иная любовь — определяет, как правило, время. Чему она является оправданием — скрыто, как правило, в таинственных хитросплетениях судеб.

— ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ТВОРЧЕСТВО АЛЬТЕРНАТИВОЙ ЛЮБВИ?

— О, да, да, да!

Особенно с годами… Это и есть своего рода любовь, причем, такая сильная, что при полной отдаче «проклятью белого листа», на любовь к мужчине и сил-то уже не остается. Это интрига, борьба, ненависть, пораженье, победа… — все, как в любви, и даже полнее, цельнее, потому что партнер — это тоже вы, только в другой ипостаси.

Во всяком случае, единственный соперник, к которому меня ревнует мой муж, это мое писательское одиночество над каждой следующей страницей.

— БАНАЛЬНЫЙ ВОПРОС, И ВСЕ ЖЕ: ЧТО ТАКОЕ ДЛЯ ВАС ЛЮБОВЬ — ВЧЕРА, СЕГОДНЯ И ЗАВТРА?

— Для меня любовь — вчера, сегодня и завтра — материал для будущей книги. И не только моя любовь, и не только любовь, а все вообще, что со мной и с миром вокруг меня происходит. Моя душа, мое тело, мой муж, мои дети, мои близкие и неблизкие, мои враги, моя вселенная, короче: моя единственная жизнь вчера, сегодня и завтра — материал для будущей книги.

«У художника нет личной жизни, он прячет ее, заставляя нас обращаться к его книгам, если нам взбредет вдруг в голову искать истинный источник его чувств. Все его изыскания в области секса, социологии, религии и т. д. — лишь ширма, за ней же только и всего — человек, страдающий нестерпимо оттого, что нет в мире места нежности».

Это написал замечательный писатель Лоренс Даррелл в своем романе «Жюстин».

Мне нечего к этому добавить.

— ВЫ ТЕПЕРЬ ДОВОЛЬНО ЧАСТО БЫВАЕТЕ В РОССИИ. КАКОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОСТАЕТСЯ ОТ ЭТИХ ВИЗИТОВ? «БОЛЬШЕ НЕ ПРИЕДУ», «КАКОЙ УЖАС», «КАК ЖАЛЬ, ЧТО Я УЕХАЛА», «СКОРО ПРИЕДУ СНОВА», «НАКОНЕЦ-ТО ДОМОЙ, КАК Я УСТАЛА»?

— Все, что вы перечислили, плюс еще десятка два в корне противоречивых эмоций — как обычно у человека.

Нет, знаете, в России мне всегда интересно, всегда здорово, всегда пир для писательского глаза и уха — и весело, и страшно, и трогательно, и смешно.

Картинки по теме:

Подсмотренная сценка в московском метро.

Старичок — худенький, маленький, еле-еле душа в теле, впалые склеротические щеки, ввалившиеся глаза. Вид совершенно помойный: какая-то затертая телогрейка, обвисшие ватные штаны.

И через каждые две-три минуты дрожащим тенорком он выкрикивает:

— Дорогие соотечественники! Будем уважать и любить отчизну! Нe мусорите, не загрязняйте леса, озера, реки! Пусть все будет вокруг красиво, и мы будем красивые сами…

Пассажиры скучнеют лицами, отворачиваются, смотрят в черноту окон, опускают глаза. Старичок, вроде, ничего не просит, но как же надоели эти пророческие вопли в метро!

— Земляки, дорогие! Будем бережны к своей родине прекрасной! Будем оберегать ее поля-леса-просторы… Когда вокруг природа прекрасна, то и сами мы будем лучше, чище, вежливей…

На минутку он замолкает, откашливается, потом с новой взъяренной силой начинает свою проповедь:

— Парни, парни, это в наших силах — Родину прекрасную сберечь!.. Не допускать, чтобы мусорили, загрязняли водоемы, леса и поляны, — голос его взбирается все выше, интонация становится угрожающей: — А если кто намусорит, набезобразит… тогда мордой евонной в евонное говно!