Глория Му - Вернуться по следам

– Все-таки хорошо, что она перестала распускать руки, – сказала я. – Тактик бы ее просто затоптал… Лиль, а ты думаешь, если Иру хвалить, то она станет хорошей?

– Солнышко, а бывают плохие лошади?

– Нет, бывают лошади, которые не подходят нам по характеру. Вот я не люблю Напалма, а Пашка с ним сработался. Или дурноезжие лошади – это чаще всего умные кони и с сильной волей, но их обижали, или неправильно кормят, или еще чего-нибудь… Ну что-то есть, что их беспокоит, как камешек в подкове, вот они и защищаются так. – Говорить о лошадях мне было гораздо проще, чем о людях, и я распелась: – Тот же Тактик или Зоська… – Тут я невольно вспомнила Зоськиного названого братца, Адидаса.

Они были с одного завода, заездили их года в полтора и сразу продали. Зоська с Адиком пошли по рукам – школы, прокаты, где они, как видно, хлебнули лиха.

Когда они попали к нам в конюшню, Зоська была злой, как крыса, а вот Адик, тихий и покорный, был как погасший огонек.

Они были похожи мастью, золотисто-гнедые, с белыми носочками, только у Зоськи еще звездочка во лбу. Оба так и не выросли как следует от того, что их перегружали работой по малолетству, но Зоська была стройной и долгоногой, а Адик – коренастым, как медвежонок, невысокликом.

У Геши в руках Адька перестал болеть, сделался упитанным и пушистым, но так и не повеселел. Он понуро шел, куда вели, и делал, что велели. Он не любил, когда его гладили, и другие жеребцы – даже интеллигентный Тактик – так и норовили накинуть ему задними или куснуть, «добить», по выражению Геши.

Адик чувствовал себя хорошо, только забившись в угол денника, поближе к Зоське, которая чесала ему холку, просунув морду сквозь решетку (они стояли рядом).

Он был послушным, Лиля легко обучила его брать препятствия, но Адьке не хватало куражу, и как мы его ни обхаживали, он так и остался самым грустным коньком на конюшне.

Я встряхнула головой и подумала: уж лучше быть злой, как Зося, чем так вот, как бедный, забитый Адидас.

– Нет, плохих лошадей не бывает, это точно… Если лошадь делает гадости, значит, у нее есть на то резоны, – сказала я.

– И люди так же, – заметила Лиля, – просто их резоны бывает труднее понять..

– Ну, не знаю… – Я почесала нос. – Знаю точно только одно: на этих соревнованиях мы пролетим…

В какой-то мере это беспокоило всех – и близнецов, и Юльку, и Алину.

Мы были слишком малы для того, чтобы тренироваться самостоятельно. Слишком низкий класс, и все это понимали, а Ира больше задавалась, чем учила нас, так что мы боялись опозориться на зимнем конкуре.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказала Лиля. – Вот вам бы с Юлей следовало поездить пока на других лошадях. – Уловив мой невольный протест, она объяснила: – Вы теряете навык, Юльку катает Тактик, да и ты слишком доверяешься Зоське на препятствиях, совсем сама думать перестала. Надо устроить пересменку на пару месяцев, встряхнуться, это всем пойдет на пользу.

– Ира не разрешит.

– Разрешит. – Лиля поймала мой унылый взгляд и добавила: – Не так-то легко найти другого тренера, солнышко, к нам, понимаешь ли, никто не идет… Геша (а Геша всех знает), вроде бы отыскал какого-то дядьку, говорят, он редкий мастер, да и вольтижер отличный, но он где-то за границей до марта… Кроме того, по слухам, он тоже не сахар… Наездник прекрасный, а человек скверный, высокомерный и скандальный. – Лиля вздохнула и задумалась, я же, представив кого-то еще гаже, чем Ира, сморщила нос и решила, что на сегодня с меня хватит паршивых новостей.

– Пойду, а то Геша заругается, что я бездельничаю.

И я припустилась к Геше – вот уж с кем было легко и понятно, и не надо ни о чем договариваться, а Лиля подошла к Ире.

Через короткое время в конюшню влетела Юлька и, давясь слезами, сказала, что у нее отнимают Тактика.

Геша сунул Юльке яблоко и велел для начала подобрать сопли, а то у коней мокрец будет, я же сказала, что плакать не надо, это не взаправду, а военная хитрость, и пересказала наш с Лилей разговор.

Юлька чуть успокоилась, всхлипывая, быстро сгрызла яблоко, и я скормила ей еще мытую морковку, холодный пирожок с рисом и горсть сухариков из ржаного хлеба – все, что нашлось в карманах. Я свято верила в благотворное влияние приема пищи на психику.

– Пусть Тактик опять всех поучит, – сказала я, пока Юлька хрустела сухарями, – а то Лиля говорит, что мы класс теряем.

– Да уж, пусть хоть Тактик… От Иры толку мало, – сварливо заметила Юлька. – А у тебя больше нет сухариков?

– Только сено осталось. – Я сунула ей под нос несколько сухих травинок, и мы обе рассмеялись.

Через несколько дней мы все, обменявшись лошадьми, вполуха слушали Иру, шушукались, давая указания, глядя друг на друга ревниво и недобро.

Пашка, стоявший рядом, тихо бубнил, скосив в мою сторону рот:

– И не лезь к Напалму со своими штучками, понятно тебе? Из Зоськи вон собаку какую-то сделала, а мне собака не нужна, мне конь нужен. Понятно?

– Да понятно, чего пристал? – Я говорила так же тихо, практически не разжимая губ. – Но ты тоже, знаешь… Хлыстик свой можешь сразу себе в задницу засунуть… Только тронь Зоську, она тебя просто разорвет… И повод не дергай…

– Да я дите, что ли, поводом грубить? – оскорбился Пашка. – А то я твою собаку норовистую не знаю? Буду нежным, как пух… Винни-Пух. – И мальчишка захрюкал, стараясь сдержать смех.

– Кабан Пятак, – немедленно прокомментировала я, и Пашка, не сдержавшись, заржал в голос.

– Кузнецов! Выйди из строя! – тут же заорала Ира.

Пашка с Денисом переглянулись и синхронно сделали шаг вперед. С безбровых, бесцветных, совершенно одинаковых лиц на Иру уставились две пары ничего не выражающих светлых глаз. Близнецы умели выглядеть жутенько, если хотели, было в них что-то паучье.

– А ты чего вылез? – напустилась Ира на Дениса.

– Вы сказали «Кузнецов», – невыразительным голосом ответил тот, глядя ей в переносицу. – Я – Кузнецов.

– Как же вы мне надоели, – с горечью сказала Ира. – Придурки… тупые ничтожества… и еще не слушают… Это же позор, позор! Вы ничего не умеете, и нам придется начинать все заново… Будете ездить как начинашки на разных лошадях… Ничтожества, тупые, тупые, упрямые ничтожества…

– Хватит, Ира, не надо так с детьми. – В первый раз я видела, чтобы Лиля говорила без улыбки. – Начинайте разминку, вы, Кузнецовы. – Тут она все же улыбнулась нам всем, послушно взметнувшимся в седла, и отвела Иру в сторону.

«Почему я должна с ними нянькаться?» – последнее, что я услышала перед тем, как вывести Напалма на круг.

Я с сожалением подумала, что Лилина теория терпит крах, что Ира, может быть, и не плохой человек, но ведет-то она себя как плохой, и в чем тогда разница?