Олег Нестеров - Юбка

Белая юбка из плотного шелка с голубым рисунком, напоминающим узоры мороза на стекле. Свободная, чуть ниже колена, в ней Лени чувствовала себя Снежной королевой.

Лени крутанулась перед зеркалом. Казалось, что при каждом движении шелк издает звук, переходящий в какую-то мелодию, слышную лишь женщине, но сражающую наповал любого мужчину.

В четыре часа к ее дому подъехал длинный «мерседес». Гитлер был вдвоем с Альбертом Борманом, братом своего помощника Мартина. Оба были в штатском, фюрер в темно-синем костюме и белой сорочке, с красивым галстуком. Бормана он попросил подождать где-нибудь в другом помещении – его усадили в баре, который был устроен в полуподвале ее дома.

Они сели за чайный столик в саду, около дома. Горничная вынесла слоеный пирог с яблоками. Фюрер, казалось, был в прекрасном настроении, но Лени уловила грусть в его глазах.

– Мне так редко удается побыть обычным человеком, – Гитлер откинулся на плетеном стуле. – И вам, фройляйн Рифеншталь, как я вижу, тоже приходится нелегко. Вы слишком много работаете. Поберегите себя. Такие люди, как вы, часто становятся одинокими.

В таком настроении Лени его еще не видела.

Фюрер продолжал:

– Мне очень нравится ваше общество. Если бы не обстоятельства, я мог бы бывать у вас чаще. Говоря откровенно, я преклоняюсь перед вами, и не только как перед художником. Мне не встречалась еще ни одна женщина, которая была бы настолько одержима работой, как вы. Мы очень похожи. Я тоже полностью подчинен своей цели. И при этом, – Гитлер посмотрел ей в глаза, – передо мной сейчас одна из самых красивых женщин на свете.

– А как же ваша личная жизнь?

– Я отказался от нее, когда вступил на путь политика. Мне, конечно, приходится нелегко, когда я встречаю привлекательных женщин. Но быстрые и легкие отношения не по мне. Если я возгораюсь, то это надолго и всерьез. А коли так, имея пожизненный долг по отношению к моей Германии, я любую женщину сделаю несчастной.

– Неужели вы никогда не хотели иметь детей?

– С детьми, как раз, были бы особые проблемы. Под конец они наверняка захотели бы сделать из моего сына преемника. А у человека, подобного мне, нет никаких шансов заиметь толкового сына. Вспомните хотя бы сына Гёте – абсолютно никчемный был человек.

Они прошли внутрь и сели у камина. Горничная принесла салаты и вино.

– А вы давно стали вегетарианцем? – спросила Лени.

– С тех пор, как пережил гибель Гели. Несколько дней не мог вообще ничего есть. Теперь организм отторгает все мясное. Но так я себя ощущаю значительно лучше. Если раньше после выступления я терял несколько килограммов и спускался с трибуны, простите, весь мокрый, то теперь я могу говорить часами, оставаясь в балансе.

– А Гели была ваша первая любовь?

– Нет, я и до нее любил женщин. Обычно они были старше, поэтому – либо несвободны, либо уж очень хотели меня на себе женить. Но было исключение. Ее звали Дженни, девушка с огромными глазами, она работала в магазине игрушек. Совсем молоденькая, она даже решила играть роль моего телохранителя-добровольца. Носила маленький пистолет в кобуре под мышкой.

Лени вдруг почувствовала, что разговаривает с Гитлером как со своим старым другом, с которым не виделась много лет. Происходило явно что-то невероятное.

В какой-то момент ей вдруг стало ясно, что он желает ее как женщину.

Гитлер посмотрел на Лени своими пронзительными синими глазами.

– Но когда-нибудь я отойду от дел, и вы приедете ко мне в горы, в «Бергхоф». Мы напишем вместе сценарий для вашего нового фильма.

Лени улыбнулась.

– Лени, не смейтесь, – он впервые произнес ее имя, – недавно я вдруг понял, что один гениальный фильм может изменить мир!

Неожиданно она решилась.

– Мир может изменить не только фильм. Мой фюрер, я не раз была свидетельницей вашего гипнотического влияния на аудиторию. Совсем недавно я случайно увидела похожее воздействие со стороны музыки. Никогда еще до этого – ни в одном театре, ни в одном концертном зале – я подобного не испытывала. И я совершенно не могу понять природу этого явления. Просто четверо играют на гитарах. И поют.

– И где вы это все… испытали?

– В бюро у Шпеера. Эти четверо – архитекторы, работающие над макетом GERMANIA.

Гитлер улыбнулся:

– Вы знаете, насколько я доверяю вам и насколько порой это доверие осложняет жизнь и мне, и вам. Я поражаюсь вашему художественному чутью, а главное – интуиции. К вашим словам я должен отнестись крайне серьезно.

Он о чем-то задумался и вдруг спросил:

– Скажите, а кто-нибудь еще был свидетелем их музыкального гипноза, кроме вас?

– Нет, – спокойно ответила Лени. – Мы друзья, и они зовут на свои сеансы меня одну.

Гитлер встал с кресла и заходил по гостиной.

– Я хотел бы все это увидеть сам. Хотя, боюсь, что это абсолютно неприемлемо для практического использования, – Гитлер стремительно раскручивал нить в нужном направлении. – На моих митингах собирается до полумиллиона людей. Мы даже строим специальный стадион в Нюрн берге на четыреста тысяч участников. Я чувствую, какой огромной силы энергия концентрируется над нами. Гитара же – инструмент, который может убеждать только в салоне.

– Господин Гитлер, сила вашего воздействия ограничена людьми, понимающими немецкий. Мы говорим сейчас о том, что может глобально изменить мир. Что может пройти через все границы и повлиять на людей всей планеты. Надеюсь, мы говорим об одном и том же: мы ведь собираемся менять мир к лучшему. Мой фюрер, на это способна только красота. Этот источник бьет, извините меня, невзирая на партийную принадлежность и расовую чистоту. Если бы вы сейчас узнали, что я еврейка, это что, изменило бы ваше отношение к моим фильмам?

Гитлер поежился.

Она продолжала, теперь это уже звучало совсем как манифест от Лени:

– Наступает эра гитар. Через них только нужно пропустить ток, и тогда они смогут поднимать стадионы. Они сделают то, перед чем бессильно любое оружие. Они завоюют дух людей! – Лени попыталась подобрать новые аргументы. – Скажите, что, по-вашему, привлекает на партийные праздники десятки тысяч юношей и девушек со всех уголков Германии?

– Величайшее чувство товарищества. Такого они нигде больше не смогут испытать. Они – единственная гарантия живого будущего Германии.

– Это же чувство товарищества соберет целое нашествие молодежи с палатками, только теперь – со всей Европы! Представьте: лето, большое зеленое поле, – как, к примеру, в Нюрнберге, большая сцена, музыка с утра до вечера…

– Нет, мне в это сложно поверить. Вы рисуете какую-то утопическую картину. И что, вы всерьез считаете, что эти музыканты, как и я, смогут ездить по городам и собирать полные стадионы? – недоверчиво спросил Гитлер.