Олег Нестеров - Юбка

Сопровождалось все это вакханалией на сцене и дикими плясками в зале:

пело несколько десятков голосов, заглушая инструменты.

– Эрик, дорогой мой, если люди нравятся друг другу, то неужели им обязательно друг с другом спать? Тебе, кстати, над этим пора уже задуматься. К тому же я не в его вкусе, а он не в моем.

– А каков он на самом деле?

– О, ты не оригинален со своим вопросом. Можно я сегодня ограничусь дежурным ответом? Он не поддается никакому определению и полон противоречий. И еще он обладает огромной силой внушения, способной переубеждать даже противников.

– Гениален, но опасен, – отстучал свою депешу Георг.

– Чем он опасен, скажи мне? – не выдержал Вальтер. – Тем, что твои дети не будут до 1982 года платить ежегодно чудовищные деньги, которые непонятно кто и за что нам назначил в качестве репараций? Тем, что он прекратил двенадцатилетнюю говорильню? Тем, что ты, наконец, работаешь за кульманом в бюро на Паризерплац и создаешь для потомков город мечты, а не торгуешь угольными брикетами на Хакишер Маркт? Что на своем мотоцикле ты можешь доехать к матери под Кёльн за восемь часов, а не за два дня? Или тем, что в ее деревне уже не хозяйничают французы? Мне впервые не стыдно за свою страну. Она наконец-то имеет право голоса. Да, некоторые ее ненавидят. Но мы есть, и с нами нужно считаться. Нас в стране большинство, Георг. Девяносто два процента. Пожелай счастья своему народу.

– Зигги, не распаляйся, – улыбнулся Эрик. Вальтера они звали так не по тому, что им нравилось имя Зигмунд. Просто в конце подобных споров друзья предлагали ему встать на стол и громко крикнуть «Зиг Хайль!».

– Ковроед, – это уже был Макс.

– Кто ковроед? – удивился Эрик.

– Гитлер ваш – ковроед.

– О, еще одно прозвище, я и не слышал, – Хьюберт достал блокнот и стал записывать.

– Шпионская морда, ты кончишь в подвалах на Принц-Альбрехтштрассе, [6]– пообещал ему Макс. – Там, таких как ты, красивых, очень любят.

– Нет, правда, я знаю пока только два. Барабанщик – читал, что так его в двадцатые годы ваши «правые» называли. Еще знаю – Бесноватый, но тут понятно, он в транс входит во время своих речей. Говорят, человек при этом свое будущее может видеть.

– Может, он и видит. Поэтому и не ошибается никогда, – Вальтер по-прежнему хмурился.

– Есть еще одно – Свинья. Так его военная фронда кличет. Вся верхушка его ненавидит, недолго ему осталось, – прозвучал приговор Георга.

– Так почему же все-таки Ковроед? – не унимался Эрик.

– Да он ночами воет, по полу катается и ковер жрет. Совсем как жители Гавайских островов, прошедшие инициацию. Есть такая магическая практика, говорят, очень действенная. Хочешь побеждать, пожалуйста, валяй, только коврик пожри чуток.

– Парни, может, хватит уже вина на сегодня? – улыбнулась Лени. – Кстати, если мы вот так спокойно сидим и несем всю эту чепуху, вам не кажется, что у нас в стране все не так уж и плохо?

– Лени, а ты никогда не задумывалась, что завтра все может измениться? Причем так быстро, что проснешься и – бац: белое – уже не белое, а черное.

– Макс, я в июне встречалась с Гитлером…

Макс, а за ним и Георг попытались вскочить из-за стола и вскинули руки в немецком приветствии, причем оба – левые.

– Вот дураки-то! Все, вольно… Я заезжала к нему в «Бергхоф» с отчетом о Всемирной выставке в Париже…

– О, ты же у нас получила золотую медаль за фильм «Триумф воли», да еще из рук самого премьер-министра Даладье! – Намечался еще один тост, и Георг стал наполнять бокалы.

– Так вот, – продолжила Лени, – мы долго говорили… Эрик, хватит улыбаться, болван. Он, к твоему сведению, абсолютно не интересуется ни моей личной жизнью, ни моей семьей, ни друзьями, ни тем, что я люблю.

– Ты бы ему обо мне рассказала, – Хьюберт манерно поправил прическу.

– Теперь, наедине с ним, в минуты экстаза, ты можешь пользоваться любым из тех прозвищ, которые мы любезно тебе сегодня подсказали, – мечтательно произнес Эрик, – ковроедушка, свинчик…

– Дайте же ей рассказать, в конце концов! – оборвал друзей Макс.

– Макс, про белое и черное. Я опять начала с ним говорить про евреев, и он опять прервал меня, сказав, что каждый раз, принимая какие-либо серьезные решения, он намеренно раскачивает внутри себя ситуацию, проверяя на прочность свои доводы. И решения принимает, когда уже знает точно, что белое – это белое, а черное – черное.

Микки-Маусы отошли от туалетов, музыканты удалились, спев на прощание песню Die Nacht ist nicht allein zum Schlafen da! [7]

Это был традиционный здешний девиз.

Кабаре пустело.

– Ну что, парни, давайте, наконец, ваш сюрприз.

Когда все, наконец, погрузились в ее спортивный «мерседес», а вчетвером это оказалось нелегко, она спросила:

– Куда?

– К нам в бюро.

– Вы что, спятили? Первый час. Что вы там забыли?

– Ой, Лени, не занудствуй, давай езжай! У тебя, кстати, есть еще один серьезный недостаток.

– Какой же?

– Ты мнишь, что у всех есть на тебя какие-то планы!

Они выехали на Фридрихштрассе. Георг с Максом обогнали их на мотоцикле, оба были в каких-то чудовищных очках, но без касок.

– Мы теперь играем на гитарах, – не выдержал Эрик. – Сейчас ты увидишь нечто.

– На гитарах? Вчетвером? Вы что, цыгане или испанцы? Да вы же вообще никогда музыкантами не были. Вы же архитекторы.

– Так получилось. Макс съездил по делам в Прагу и привез гитары нам в подарок. Сам-то он на них давно уже помешан. Мы их не стали домой уносить и по вечерам теперь терзаем. Попробуй постой за кульманом целый день. На мне в проекте вообще все держится, я отвечаю за ось Север—Юг.

– Эрик, что ты мелешь?! – не выдержал Вальтер.

– Ну не полностью, конечно. Но кто ее озеленяет?!

– И чем ты ее планируешь засадить? – поинтересовалась Лени.

– Пока просто высокими деревьями. Скажи, какими – внесу в спецификацию.

– Эрик, если на главной улице Берлина, пардон, GERMANIA, будут расти платаны, как на Елисейских Полях, я тебя познакомлю со своей помощницей Эрной. У нее скандинавский тип красоты, сойдешь с ума.

Через десять минут они уже выгружались. Паризерплац считалась парадной площадью Берлина: с одной стороны – Бранденбургские ворота, с другой начиналась Унтер-ден-Линден. Сюда выходили фасадами три самых важных посольства – Франции, Великобритании и США. Тут располагался и самый дорогой столичный отель – «Адлон». Бюро Шпеера совсем недавно, в феврале этого года, разместилось в здании Академии искусств, после того как Гитлер назначил своего любимого архитектора Генеральным инспектором строительства столицы рейха.

– Шеф нам доверяет, у меня ключи, – сказал Эрик и открыл боковой подъезд. – У нас работа творческая, а вдохновение может прийти и ночью.