Станислав Буркин - До свидания, Сима

— Питер, это просто божественно, восторг, райское блаженство! Мы даже на могилке у родной бабушки не пробовали такой восхитительной благородной плесени!

— Что это за кошмар клаустрофоба? Это твоя новая машина, Алекс? — тыча длинным пальцем в тутаймобиль, засмеялась Мадлен, выходя со мной на обед.

— Да вот, — похлопал я по жестяной крыше, — прикупил на барахолке у мистера Бина.

А сам подумал, что стыдно мне перед мистером Тутаем и ничего я уже не придумаю в свое оправдание. Не выдержит моей наглости, выгонит, пойду в хостель грызть ногти на ногах и бить клопов тапками. Мы, ворочаясь и раскачивая весь корпус, сложились в машину и поехали в корейскую забегаловку.

— Я его ненавижу, — сморщилась Мадлен, высовывая до самого подбородка язык и играя пальцами неприязнь. — Эти дурацкие откровения. Надо же было выдумать, что у него харизма.

Мне тоже стало противно, когда я вспомнил, как этот кучерявый баран самодовольно рассказывал нам о том, что у него в прежней фирме работали два украинца, которые искренне считали, что в Шотландии две главные достопримечательности: где он родился и где получил свое среднее (даже очень среднее) образование. Знает, сука, что восточные гастарбайтеры промолчат и даже смиренно похихикают. Одна Мадлен, как истинная француженка, улыбнулась и спокойно добавила: «Если ты еще хоть раз задержишь нам зарплату, я лично буду носить дешевые веночки на твою последнюю достопримечательность».

В столовой скромные корейцы согласились включить матч, и тихое бамбуковое заведение тут же превратилось в шумный, разнузданный, поглощенный плазменным экраном паб.

Футбол это языческая религия, поразившая континенты.

Когда вернулись, Питер еще расхаживал по фанерным лабиринтам своих владений.

— Почему опаздываете? — встретил он нас, насупившись и широко расставив ноги.

— «Ливерпуль» играет в Манчестере, — сказала хитрая Мадлен.

— Какая мне, в жопу, разница, — огрызнулся Питер, — я за «Глазго Рейнджерс». Стойте! — вдруг опомнился он и уставился на наручные часы. — Это же полуфинал.

Густо побагровел, молча указал нам, где наше место, и широким шагом пошел искать телевизор.

— Фу! — выдохнул Ник. — Наконец-то, — он откинулся в своем кресле и добавил: — Вот теперь перерыв начинается. Да здравствует «Манчестер»!

На его мониторе загрузился канал, и лениво забегали по зелени однообразные человечки в цветастых футболочках, и тихонечко заскрежетал прерывистый голос комментатора под волнистый гул толпы.

— А сколько ему лет-то? — спросил я.

— Нашему-то? Да уж лет тридцать пять гамадрилу, — сказала Мэри.

— Пятнадцать! — брезгливо поморщилась Мадлен.

— А ты чего сегодня такой кислый? — переключилась на меня Мэри.

Я махнул рукой, потом вспомнил, что уже говорил ей, и набычился.

— А! Прости, — опомнилась она, не сдержалась и, уронив голову лбом на ладонь, бесстыже захихикала. — Нет, прости, Алекс, правда, я просто дура, я сама себя не контролирую.

— А что такое? — спросила Мадлен.

Я старательно не посвящал ее в свои беды за обедом и теперь понял, что сам вырыл себе яму легкомысленным утренним признанием.

— У тебя что-то случилось? — озабоченно переспросила Мадлен и толкнула Мэри, чтобы заткнулась.

— Да нет, ничего, — грустно пожал я плечами, — просто от меня жена ушла, и я остался без жилья, так как мы снимаем пополам с ее сестрой. Ну, ты знаешь…

— Ого как, — с пониманием покивали Мадлен с Ником и, словно очнулись, загалдели наперебой: — Слушай, так ты теперь вольный человечище, прикинь! Главное, и совесть чиста…

Мне опять захотелось порыдать.

— Ну ладно тебе, старина, перестань, — кинулось меня теребить шестирукое чудовище, хотя я и слезы не проронил.

Боже, до чего же мне было противно за себя и за свою жизнь. Я принялся вяло отпихиваться.

— Ну… Ну хочешь, я тебя трахну, Алекс? — сострадательно предложила Мэри. — А ребята мне помогут. Ведь правда, Ник?

— Легко! — бодро согласился Ник, уже засучивая рукава и демонстрируя свои рыже-волосатые предплечья.

Я с детской доверчивостью покосился сначала на ее декольте с приятной теневой складочкой начала грудей, потом на мускулистые шерстистые лапищи ее соратника.

— Этим мне уже не поможешь, — отклонил я и потупился.

Тут я почувствовал себя так противно, что откатился на вертящемся кресле в сторону и облокотился на стол.

— Вот это как человеку из-за бабы херово бывает, — многозначительно покачал головой Ник.

Я начал говорить что-то полушутливое, но вдруг почувствовал совершенно невероятный спазм в животе, машинально оттолкнулся от стола, скрючился, и меня начало тошнить подступающими к горлу потоками каких-то пенистых веществ из кофе и японского мультика «Унесенные призраками».

— Э! Ты что, офигел, старина? Иди в туалет, — забегали вокруг меня заботливые товарищи. — Тебе что, жить опротивело?

Меня как ведром холодной воды обдало, и я резко выпрямился. А ведь действительно — опротивело. Бывало, конечно, и раньше находило, но чтобы до такой степени… Мне подали стакан воды, и я, глотнув, испугался, что мне еще подсунут и кофе.

— Алекс, эй! Ты чего застыл? — сказала Мэри. — А ну давай разговаривай. Хочешь, домой отвезу?

— У меня нет дома, — совсем уже упаднически промолвил я.

— Ну давай я тебя к себе возьму.

— Тогда совсем никакой надежды не останется, — проговорил я и живо представил, как до моей доходит слух о том, как я быстро перебазировался к соседке по офису. — Не, я досижу и поеду к Тутаю.

— Ник, а Ник, — обратилась Мэри и сделала осудительно-выжидательную физиономию.

— Что? — строго дернулся Ник, поняв, что она намекает на приют для меня.

— Я же сказал, что поеду к Тутаю! — заступился я за коллегу.

— Тогда ты его хотя бы отвезешь, — продолжала прессовать Ника Мэри.

— Нет, не отвезу, — коротко ответил Ник и рассердился.

— Как это? — брякнула Мэри.

— Не могу.

— Ты не сочувствуешь другу? Он бы тебя в такой ситуации…

— Сочувствую!

— Так почему же?

— Не могу, — сказал, как отрезал, Ник. — Не могу, и все.

Помолчали.

— Ну знаешь ли, — угрожающе заговорила Мэри, положив руки на пояс и тяжело вздохнув.

— Я отвезу его! — пресекла назревшую бойню Мадлен.

— Значит, я могу хряпнуть пивка! — радостно сказал я, вытащил из стола баночку, которая тут же чихнула и крякнула, этим как бы закрепив достигнутый компромисс.

И почему они всегда сами вызываются, а потом бросают меня? Может быть, я слишком слабый, чтобы бросить их, а судьбе непременно нужно, чтобы кто-то кого-то кинул.

Вечером я уже вместе с Мадлен, предварительно посвященной в мой автомобильный грешок, вернулся к Тутаю и виновато улыбнулся ему, указывая во двор.