Питер Мейл - Хороший год

Руссель резко поднял голову:

— Это еще зачем?

Макс умиротворяюще, словно поглаживая воздух, замахал руками:

— Что вы, я вас нисколько не осуждаю. Вы делали все, что могли. Пусть специалист подскажет, как нам лучше действовать, я денег не пожалею. Ведь тогда мы сможем производить более качественное вино, и оба только выиграем. Согласитесь, стоящая затея?

Руссель потянулся за бутылкой, по его лицу Макс понял, что убедить упрямого фермера не удалось.

— Я обсудил эту идею с мэтром Озе. Она ее очень одобрила, — продолжал Макс. — Собственно, она сама намерена подыскать специалиста. Говорит, у нее много знакомых виноделов.

Услышав это, Руссель оттаял. Он глотнул "marc", после чего охнул, как боксер, получивший удар в живот.

— Может, и правда идея неплохая. Просто я к ней не был готов. — Руссель поднял голову; лицо у него было цвета старой охры, а по лбу наискось тянулась белая полоса — от кепки. — Стало быть, виноградники вы хотите оставить. Это хорошо. Готовить умеете?

Макс покачал головой:

— Яичница с ветчиной, типичный английский завтрак. Бот, пожалуй, и все.

— На той неделе обязательно приходите к нам на ужин. Жена готовит civet [63] Разновидность рагу (фр.). из дикого кабана, как положено, с кровью и красным вином — пальчики оближешь. Это вам не английская еда. — Он осклабился и надел кепку. — Знаете, как у нас говорят? Англичане убивают мясо дважды: сначала на охоте, а потом во время готовки. Drôle, n'est-ce pas? [64] Потешно, правда? (фр.).

— Очень, — согласился Макс, — почти как "мой портной — богач".

Тут Руссель прямо-таки зашелся смехом и не мог успокоиться до самого порога. Знакомство началось на удивление славно, мысленно отметили оба.

Отойдя от хозяйского дома на безопасное расстояние, Руссель достал мобильник:

— Он говорит, что хочет вызвать сюда œnologue, того спеца, которого вроде как вы ему подбираете. Это правда?

Постукивая пальцами по письменному столу, Натали Озе взглянула на часы. Сегодня она надеялась уйти из конторы пораньше, а тут перепуганный Руссель со своими заботами.

— Да, правда. Не беспокойтесь. Вам ничего не грозит. Он не собирается вас выгонять.

— Не знаю, не знаю. А вы думаете...

— Положитесь на меня, Руссель, — прервала она, — я подберу человека понимающего и благожелательного.

— Ну, раз вы в этом уверены...

— Абсолютно уверена. Мне нужно идти.

И телефон отключился. Руссель пожал плечами: надо надеяться, она знает, что делает.

Макс ополоснул бокалы, едкий запах напитка был под стать его едкому вкусу. Один вечерок с бутылкой такого пойла навсегда выведет мозг из строя. Макс хотел было вылить остатки в раковину, но передумал и оставил для Русселя. Он же еще вернется. Пока что крестьянин ему нравился — уже большая удача. В городе соседи — это люди, с которыми иногда встречаешься в лифте. В деревне же с соседями сталкиваешься каждый божий день, здесь с ними необходимо ладить.

Тут он вспомнил про мадам Паспарту — наутро она уже явится в дом. Макс прошелся по комнатам, выбирая, откуда ей завтра начать уборку. А вдруг она такая же обидчивая, как Руссель? Не терпит, когда вмешиваются в ее работу? Может, надо проявить такт, пусть сама решает, что и как делать? Видит бог, выбор перед ней огромный. Макс остановился у рояля, на крышке которого лежал внушительный слой пыли и дохлых насекомых. Под косым лучом вечернего солнца серебряная рамка со старой фотографией Макса и дяди Генри казалась особенно потускнелой от времени и грязи. Макс поднял ее, чтобы рассмотреть получше, и тут с тыльной стороны карточки упал кусок ветхого бархата — под первой фотографией обнаружилась другая, а с нею — доселе неизвестная глава из жизни дяди Генри.

На втором снимке тоже был запечатлен дядя Генри, только совсем молодой. Он стоял возле какого-то грузовика, обхватив рукой за плечи красивую блондинку. Они прижимались друг к другу бедрами и улыбались прямо в объектив; женщина небрежно и в то же время уверенно, по-хозяйски, положила руку на грудь дяди Генри. Едва ли можно было сомневаться, что их отношения были более чем дружеские.

Макс повнимательнее всмотрелся в фотографию. Судя по одежде, парочка снялась летом. Судя по грузовику, вряд ли во Франции. Он поднес снимок к окну и разглядел еще кое-какие подробности: поблескивающее обручальное кольцо на руке у женщины, эмблему "шевроле" на капоте грузовика и даже номер машины, который Макс едва разобрал. Номер был калифорнийский. Что дядя Генри забыл в Калифорнии? Развлекался там с блондинками? Ишь, старый повеса.

Настало новое роскошное утро; опять пробежка, опять сложный акробатический этюд с душем на скользком полу ванны. Макс натянул шорты и майку; очень хотелось надеяться, что вчерашний хлеб еще можно разжевать. Тут он услышал шум подъезжающей машины и три властных гудка клаксона.

Макс сбежал вниз, открыл дверь и увидел старенький, но отполированный до блеска "рено", из багажника которого торчал обтянутый яркой тканью зад на двух крепких ногах. Обладательница зада вылезла из чрева машины и выпрямилась. В руках у нее был пылесос и пластмассовое ведро, которые она поставила на землю рядом с грудой швабр, щеток и чистящих средств. Это прибыла мадам Паспарту.

— Я вам не помешала? — спросила она и так энергично тряхнула Максу руку, будто собиралась ее оторвать. — Просто хотелось успеть до вашего завтрака. — Она вновь нырнула в "рено" и вынырнула с бумажным пакетом в руках. — Voilà. Еще теплые.

Макс поблагодарил ее и, нежно прижимая к груди пакет с круассанами, стал слушать монолог мадам Паспарту о современном состоянии французского хлеба (увы, он уже не тот, что прежде) и о нравственном облике дочери булочника (оставляющем желать много лучшего). Ответа от Макса явно не требовалось, и потому, помогая мадам Паспарту таскать ее снаряжение в дом, он мог не спеша изучать этот новый болтливый компонент его теперешней жизни и домашнего хозяйства.

Похоже, мадам уже перевалило за пятьдесят, но, несмотря на солидный возраст и солидную комплекцию, она еще не готова отказаться от молодежной одежды. Ярко и в обтяжку — таков стиль мадам Паспарту: оранжевая майка-безрукавка, бирюзовые, готовые лопнуть леггинсы и белоснежные теннисные туфли на неожиданно изящных ножках. Черные волосы подстрижены коротко, почти по-мужски, блестящие темные глаза с любопытством оглядывали кухню.

Вдруг она шумно вздохнула:

— Oh la la! Mais c'est un bordel [65] О-ля-ля! Какой бардак! (фр.). . Сразу видно: здесь жил одинокий старик. — Она подбоченилась и осуждающе поджала губы: — Такому милому молодому человеку это не подходит. Всюду пыль! Наверняка и мыши есть. А может, и скорпионы! Quelle horreur [66] Какой ужас (фр.). .