Екатерина Вильмонт - Подсолнухи зимой

– Спасибо, – вежливо отозвался Даниил Аркадьевич и вопросительно глянул на жену.

– С удовольствием, Михеич, – кивнула Марго. – Как тебя найти?

– Я пришлю за вами машину без четверти восемь.

С этим он уехал.

– Что это за тип? – не слишком дружелюбно осведомился Даниил Аркадьич. – Я не ослышался, его действительно зовут Михей Михеевич Михеев?

– Действительно. Мы с ним вместе участвовали в художественной самодеятельности. А после дефолта я у него работала в банке. Он отошел от дел и теперь живет здесь постоянно.

– У тебя с ним что-то было?

– Ничего, кроме самодеятельности и работы. Впрочем, я всегда ему нравилась. А ты что, ревнуешь?

– Знаешь, какая ты тут красивая? Глазам больно. Естественно, мне кажется, что все это видят… и реагируют.

– Данька, ты ревнуешь, какая прелесть! Мне это приятно. Не все же мне тебя ревновать, – засмеялась Марго. – Ну, куда пойдем обедать?

– Я что-то не в восторге от местных ресторанов… Но есть охота, значит, пойдем куда-нибудь.

Они уже сидели за столиком, когда у Даниила Аркадьевича зазвонил телефон.

– Алло, да, это я, но я сейчас в отпуске и не в Москве. А в чем дело? В принципе, конечно. А время не терпит до седьмого? Но я не смогу, это нереально. И вот что передайте: если им действительно нужен я, то они подождут четверо суток, а если вообще кто-то, то это не ко мне. Не я к вам просился, а вы мне предложили. И в соответствующее время я это предложение рассмотрю. Да, конечно, безусловно. Всего наилучшего.

– Даня, что? – встревожилась Марго. – Что тебе предлагают?

– Предлагают стать ведущим на телевидении. И я по этому поводу должен мчаться немедленно в Москву, очевидно, на крыльях любви к телевидению, другой транспортной возможности я не вижу.

– Дань, но ты-то этого хочешь?

– Понятия не имею. Все зависит от условий. В принципе это интересно, но подход уже изначально хамский – где бы ты ни был, срывайся и лети. А потом выяснится, что я не их формат, а отпуск пропал… Нет уж, вернусь, тогда поговорим, если нужда во мне не отпадет.

Марго понравилась позиция мужа. Он во всяких передрягах умеет сохранять достоинство. А это дорогого стоит.

– Ну, так кто этот Михеев? Олигарх?

– Нет, наверное… Просто уставший от бизнеса крупный бизнесмен, – и Марго пересказала мужу то, о чем ей поведал Михеев.

– Что ж, интересно будет взглянуть, как живут такие типы… Как ты думаешь, там кто-то еще будет?

– Вряд ли, по-моему, он хочет просто посидеть со своими…

– Ты ему, может, и своя…

– Данька, ты не дал мне договорить! Со своими соотечественниками и поговорить по-русски. И выпить, наверное. Он хороший мужик.

Матильда Пундик на дачу не приехала. Сказала, что ей нужно пройти курс каких-то процедур в институте курортологии. Но зато она нашла для Таськи преподавательницу музыки в соседнем поселке, которая займется с ней азами. Всего одна остановка на электричке, занятия ввиду запущенности случая через день по два часа. Ася сочла это вполне разумным шагом. Она побаивалась этой странной дамы. Нуцико тоже вздохнула с облегчением. Она все не решалась взяться за дневники Александра Афанасьевича. Ей попросту было страшно узнать о нем нечто неприглядное сверх того, что уже давно знала.

– Нуца, ты что это в облаках витаешь? – спросила как-то после обеда Эличка.

– Просто скучаю без Тошки.

– Я тоже скучаю без Тошки и без Марго… Тася чудная девочка, но она еще не такая близкая… Кстати, Нуца, она действительно нашла это колечко?

– А по-твоему, она его украла? – рассердилась Нуцико.

– Вах, Боже упаси, Нуца, что ты говоришь!

– Тогда в чем проблема, Элико?

– Может, ей кто-то его подарил? Взрослый какой-нибудь мужчина? Она что-то похорошела в последнее время, глаза такие мечтательные, знаешь, скромная провинциальная девочка, ей легко задурить голову…

– Элико, скажи, ты почему во всем видишь какие-то истории, в основном любовные? Сериалов насмотрелась? Да я вместе с Тасей шла по лесу, она увидела колечко, оно такое грязное было, видно, давно валялось… Одним словом, глупости это все! А что касается взрослого кавалера, то это тоже не катастрофа…

– Это всегда катастрофа! Вай мэ, Нуцико, что ты говоришь!

– Ай, ладно, – махнула рукой Нуцико, – хочешь во всем видеть катастрофу, на здоровье! Я пошла курить.

Нуцико пребывала в смятении с того момента, как Марго затолкала под ее кровать картонный ящик с дневниками. Я должна это сделать, я обещала Марго, просто смешно… но мне жутко, нет, я не буду это читать. Марго приедет, я скажу – не могу… А ведь это такой пустяк, такая ерундовая просьба… А я… старая дура… Чего я боюсь? Узнать, что он был далек от совершенства? Как будто я этого и так не знаю… Нет, я должна хотя бы попытаться. Взять в руки хоть одну, первую попавшуюся тетрадку, раскрыть ее просто наугад… Да, Саша был легкомысленный человек, но он еще и великий композитор, попавший в тиски жестокой и несуразной власти, вот и жил как мог… И если я это заранее знаю, то чего боюсь? Что в этих дневниках он пишет о том, что убивал и насиловал младенцев? Глупости. Просто я боюсь прочитать что-то неприятное о себе… Я уверена, что он много неприятного писал обо мне, у нас были такие трудные отношения…

Нуцико потушила сигарету, бросила окурок в маленькую металлическую урну, стоявшую возле лавки, и пошла к себе. Заперла дверь, чего практически никогда не делала, и вытащила из-под кровати ящик.

Первая тетрадка была датирована пятьдесят девятым годом.

«Странно, казалось бы, я абсолютно русский человек, но алкоголь не приносит облегчения… Сколько раз я пытался, подобно многим коллегам, топить свои беды в алкоголе, но нет ни забвения, ни облегчения, наоборот, все только обостряется… Грузинское винное питие приносит радость, но лишь на считанные минуты… И к тому же когда рядом Н. Впрочем, рядом с ней и вина не надо, достаточно услышать ее голос, увидеть ее насмешливую улыбку – и я готов забыть обо всем. Удивительно, она самая некрасивая из сестер… Буря чувств! Я знаю, это великий грех, но что же делать… И так чудовищно редко удается остаться наедине, не скрывать своих чувств… Впрочем, она их скрывает почти всегда, даже когда мы вдвоем. Поспешишь – людей насмешишь, как это верно… Я поспешил… Если бы тогда, когда я впервые увидел ее, совсем юную, я не был бы уже женат на Этери и не родился бы Левка… Никогда не забуду, как она вдруг возникла на пороге – тоненькая, высокая, в пышной шуршащей юбке, совсем не похожая на красавиц-сестер… У меня тогда сразу заболело сердце… Я понял – вот моя женщина… А она как будто почувствовала что-то, отвернулась и стала рассказывать о том, что творится в Ленинградском университете, как оттуда выгоняют евреев-преподавателей… Говорила, ничего не боясь, хотя видела меня впервые в жизни…»