Эптон Синклер - Нефть!

— Как вы думаете? Можно будет что-нибудь для него сделать? — с волнением спрашивала Руфь.

— Дело в том, Руфь, что Рилей работал при насосе, а работа этого рода находится в ведении отдела операционных работ, а не того, которым заведует отец, и он не станет вмешиваться в распоряжения главного управляющего операционным отделом.

— В таком случае надо его попросить, чтобы он взял Бэна в свой отдел.

— Я попрошу его, Руфь, но я знаю, что он скажет. Он скажет, что если он будет давать работу тем людям, от которых другие отделы хотят освободиться, то он возбудит этим неприязненное чувство. А отец так заботится о том, чтобы никакой неприязненной атмосферы в предприятии не было.

— Я это знаю, — сказала Руфь. — Но ведь надо же также считаться и с чувствами Рилея и других рабочих.

Руфь проговорила это с той настойчивостью и с той силой, какая проявляется иногда у самых мягких натур. Она никогда не задумывалась над абстрактными вопросами. Не была знакома ни с какими теориями классовой борьбы. Но всякий раз, когда дело шло о каком-нибудь бесчеловечном поступке, о горе других людей, она вся проникалась к ним сочувствием и становилась такой же настойчивой и решительной, каким был Поль. Все эти люди, которые приходили в их дом и беседовали и спорили с ее братом, были ее друзьями, и если кто-нибудь из них лишался заработка, то необходимо было сделать все возможное, чтобы работу ему достать.

И опять Бэнни очутился в прежних мучительных условиях человека, который может только наблюдать за происходящей борьбой, не будучи в силах ни прекратить ее, ни даже смягчить. Бэну Рилею удалось поступить на место в одном из соседних ранчо, где ему приходилось работать по двенадцать часов в сутки, но это не мешало ему приходить по вечерам к своим прежним товарищам и раздавать им социалистическую литературу, и, разумеется, то горькое негодующее чувство, которое он испытывал раньше, теперь еще только обострилось, и это чувство разделяли все его товарищи.

Том Акстон был опять в Парадизе, и в свободное от своей организационной работы время вел с Полем и Бэнни долгие беседы. Здесь, в союзе нефтяных рабочих совершенно так же, как и в рабочем колледже, приходилось, решать задачу: что делать с "красными"? Невозможно было, конечно, образовать большую сплоченную группу рабочих без того, чтобы в этой группе не было социалистов и коммунистов, а между тем они очень затрудняли все дело. Поль был совершенно согласен с Акстоном, считавшим, что самое главное и важное, что требовалось для нефтяной промышленности, — это спасти союз. И на этом рабочие должны были сосредоточить все свои силы, стараясь избегать всякого рода несогласия и разделений. На это социалисты и коммунисты отвечали "хорошо", они "помогут", но надо помнить, что, по мере того как борьба будет развиваться, "хозяева" будут обращаться за помощью к полиции и в суд, и нефтяные рабочие, подобно всем другим, убедятся, что они не могут оставаться вне политики и что им необходимо наложить узду на капиталистическое правление. И в этом сходились и социалисты и коммунисты. Но вопрос был в том, каким образом это обуздание должно было произойти на практике? А едва поднимался этот вопрос, как между двумя партиями — социалистической и коммунистической — начинался разлад, точь-в-точь как это было в семье Менциеса.

"Рабочие промышленные мира", как они сами себя называли, составляли определенную группу людей, недовольных той расшатанностью и той недальновидностью, которые царили в старых союзах. Они образовали свою собственную организацию — "Единый великий союз", в который должны были войти впоследствии все рабочие. Члены этой новой организации были ненавистны всем регулярным лидерам рабочей партии, а газеты выставляли их в образе преступников и злодеев, но когда Бэнни встретился случайно с одним из них, то нашел, что идеалы этого "преступника" — молодого малого — были совершенно в духе христианских мучеников. А между тем они подвергались, на основании калифорнийского акта "криминального синдикализма", ярому преследованию, и при первом их появлении в том или другом рабочем лагере или в той или другой промышленной организации полицейские имели право их схватить, и достаточно было иметь при себе "красную" карточку, для того чтобы быть приговоренным к четырнадцатилетнему тюремному заключению. И тем не менее они проникали в Парадиз. Несколько человек перекочевывали с одного холма на другой, заманивали рабочих к себе на митинги, и по вечерам вы могли видеть вдали огни их костров и слышать отдаленные звуки песен, которые они распевали из своих маленьких "красных книжечек песен". Бэнни находил в этом много романтичного и таинственного, тогда как на его отца, на м-ра Роскэ и на всех заведующих фирмой "Консолидированного Росса" эти звуки наводили такой же страх, как если бы это рычали свирепые тигры джунглей.

Но от всех подобных волнений и огорчений у Бэнни было теперь новое убежище — "Монастырь". Там ни у кого не было забот, а если даже и были бы, то никто не стал бы взваливать их ему на плечи. "Смотрите на "Монастырь" как на свой клуб, — говорила Аннабель. — Приезжайте когда хотите и оставайтесь столько, сколько вам вздумается. Наши лошади ждут, чтобы их проезжали, а наши книги — чтобы их читали. А помимо их в вашем распоряжении целый океан — сообразуйтесь только с приливами!" И Бэнни часто спасался теперь в этом гостеприимном доме. Иногда он заставал там Ви Трэсси, а когда ее не было, она каким-то таинственным, неведомым образом через несколько часов оказывалась уже там.

Ви была несколькими годами старше Бэнни, но в своем знании света она была старше его на целую сотню лет. Это ей не мешало быть очень приятным партнером во всех летних развлечениях. В ее "служебные обязанности" входило быть всегда юной душой и телом — она этим зарабатывала себе пропитание, а потому веселиться и забавляться было ее естественным времяпровождением. Ей приходилось все время себя тренировать, как какому-нибудь атлету или кулачному бойцу перед состязанием. Кто мог знать, какого рода прихоть взбредет в голову автору того или другого романа или директору кино, недовольному обычным характером современных мелодрам? В один прекрасный день она может очутиться привязанной к дикой лошади, или к быстроходной лодке, или ей будет приказано карабкаться по внешним уступам какой-нибудь колокольни… В давно минувшие времена как в варварских, так и в цивилизованных странах на женщин налагались, в силу весьма странных причин, разного рода аскетические требования. Но ни одна из этих причин не могла, конечно, сравниться по своей дикости с той, которая требовала от артистки кино подобной тренировки: все это делалось для того только, чтобы она как можно реальнее могла изобразить перед глазами миллионов зрителей борьбу безумно перепуганной девочки, вырывающейся из рук грубых насильников!