Эптон Синклер - Нефть!

Тем временем германцы начали против французов новое наступление, самое грандиозное изо всех, бывших до тех пор. Это было второе сражение при Марне, и они называли его "штурмом за мир", потому что намеревались взять Париж и этим кончить войну. Но теперь значительные территории были уже заняты американскими войсками. Во Франции таких войск насчитывался целый миллион, и ежемесячно прибывало по триста тысяч, причем одновременно подвозилось и все необходимое для этих войск продовольствие. Американские войска были свежие войска, тогда как все другие выбились уже из сил, и там, где стояли эти американские войска, отступление союзных войск прекращалось, и великое германское наступление парализовалось.

И вот две недели спустя произошло событие, которое наэлектризовало весь мир: союзники стали продвигаться вперед. Производя то там, то сям атаки, они захватывали все большую и большую территорию и выбивали неприятеля из тех траншей, которые сооружались годами и считались неприступными. Вся могущественная Гинденбургская линия начинала постепенно приходить в расстройство, а за ней и Зигфридская и Гундинская — весь ряд их "мифологических" конструкций. Для американского народа это было равносильно первому солнечному лучу, прорезывающемуся сквозь тучи. "Янки" уже очистили от неприятеля мыс св. Михаила. Они теперь брали пленных десятками тысяч, и — что было не менее важно — вместе с пленными еще огромное количество пулеметов и тяжелых орудий. Каждый день приходило известие, что наступление союзников продолжается, и юные офицеры, находившиеся в лагере вместе с Бэнни, начинали уже бояться, что война кончится раньше, чем они попадут на фронт.

И за все это время — ни одного слова от Поля. Бэнни получал отчаянные письма от Руфи: что могло с ним случиться — как он думает? Она пишет ему каждую неделю по тому адресу, который он ей оставил, и он, если бы был жив, он, наверное, ответил бы!

Бэнни успокаивал ее, говоря, что письмо почтой шло во Владивосток и обратно целых шесть недель, а насколько дольше по железной дороге — трудно было сказать. А кроме того, существовал специальный военный цензор. И мало ли что могло случиться в военное время… Если бы Поль был ранен или убит, то его начальство, без сомнения, уведомило бы его родных. Недаром говорит пословица, что отсутствие вестей означает хорошие вести. Там, где сейчас Поль, не было никаких боев, — это видно из газетных вырезок, которые посылал ей Бэнни. В них помещались все это время только самые краткие отчеты о военных действиях, и самая эта краткость сообщений свидетельствовала о том, что там не происходит никаких мало-мальски серьезных сражений. Если бы было хоть одно настоящее сражение и потери в людях, то обо всем этом обязательно сообщили бы газеты.

В июле 1918 года американские и японские войска высадились во Владивостоке, не встретив никакого сопротивления. Они распространились вдоль всего Великого сибирского железнодорожного пути в качестве якобы охранников этого последнего, на самом же деле занимали один за другим все его участки вплоть до Байкальского озера, где встретились с чехо-словаками. С их помощью союзники могли держать под своим контролем всю местность, лежавшую за Волгой, и большевики принуждены были оставаться внутри страны. Время от времени газеты сообщали, что такой-то генерал или адмирал образовал твердое, постоянное русское правительство, разумеется, с помощью денег и запасов вооружений, присылаемых союзниками. Так, в западной части Великого сибирского пути действовал казацкий атаман, а на восточной его части — китайский мандарин или монгольский хан, или какое-то другое дикое существо. И таким образом, все большие и большие территории освобождались из-под злой власти большевизма. И вот где-то среди этих пестрых, волнующих событий Поль Аткинс строил военные бараки и хижины, и скоро должен был настать тот день, когда он вернется домой с целым запасом изумительных рассказов.

Все это Бэнни писал Руфи, прося ее стараться быть бодрой и верить в благосклонность к ней старого дяди Сэма.

В военном поселке, где жил Бэнни, ночи становились все холодней и холодней, а из Европы продолжали приходить волнующие вести, заполнявшие все первые страницы газет, выходивших семью и восемью изданиями в день. Продвижение вперед союзников превращалось в поход, о котором столько было разговору, — в поход на Берлин, а за ним должны были начаться и походы на Вену, Софию и Константинополь, потому что повсюду германские союзные силы слабели, бежали, сдавались. Президент Вильсон выпустил свои "четырнадцать пунктов", которые лежали в основании условия германского соглашения. Газеты были полны известиями о переговорах: лидеры германцев предлагали перемирие. Прошло два-три дня самого напряженного ожидания, и наконец получился ответ: перемирия не будет, вопрос мог быть только о сдаче. Начинался поход на Берлин.

И вот настал великий день — пришло ошеломляющее известие: неприятель капитулировал! неприятель сдался! В сущности, это была фальшивая тревога — американская печать, по своему обыкновению, забегала вперед событий. Каждая газета стремится побить все другие, поэтому все заготовлено заранее: речи, которые никто еще не произносил, отчет о церемонии, которой в действительности еще не было. Чересчур нервный репортер слишком рано нажал курок, выстрел грянул, и известие свело с ума весь американский народ. Никогда еще мир не был свидетелем такого зрелища. Все инструменты, способные производить какой-либо шум, были пущены в ход. Мужчины, женщины и дети безумствовали на всех площадях и улицах — кружились, танцевали, пели, кричали. Кричали до тех пор, пока совсем не выбились из сил. Стреляли в воздух из ружей и пистолетов. Мальчишки, продавцы газет, влезали друг другу на плечи и визжали и выли от восторга, а пожилые почтенные джентльмены, председатели банков и контор, танцевали канкан со своими машинистками и телефонистками. Когда два дня позже пришли настоящие вести — началось новое ликование, но такого порыва безудержного, безумного восторга, как в первый раз, больше уже не было.

После этого жизнь в лагере потеряла уже всякий смысл, и молодежь стремилась домой — одни продолжать свое образование, другие — снова браться за прерванную работу, и все торопились брать отпуск, который на этот раз давали, конечно, без всяких затруднений. Одним из первых получил отпуск и Бэнни и отправился домой наблюдать за всеми фазами развития "Консолидированного Росса", который начал свою деятельность при стоимости сто восемь долларов каждый пай; все они были распроданы в течение первых же двух дней и теперь котировались на рынке уже по сто сорок семь и три четверти долларов. Они превращали капитал в "non par value". Это была вторая гениальная выдумка Вернона Роскэ.