Эптон Синклер - Нефть!

Встреча с Полем была самым волнующим событием в жизни Бэнни. Она вызвала переоценку всех его ценностей. Поступки, которые он считал злыми, приобрели вдруг героический характер, а многое из того, что он уважал, сделалось в его глазах бесконечно скучным. Глядя на современный промышленный мир со всеми его несправедливостями, Бэнни раньше был похож на человека, затерявшегося в дремучем лесу. А теперь его точно подняли из этого леса на воздушном шаре и показали с высоты дорогу из чащи. Все стало так просто и понятно: рабочим нужно было взять в свои руки все отрасли промышленности и пользоваться ими для себя, а не для своих хозяев. И таким способом весь запутанный узел общественных несправедливостей мог быть перерублен одним ударом.

Бэнни слышал и раньше о таком выходе из создавшегося тяжелого положения, но он казался ему фантастическим и бессмысленным. И вот теперь приехал Поль и рассказал ему, что это было уже фактически сделано. Стомиллионный народ, занимавший одну шестую часть поверхности земного шара, взял в свои руки всю промышленность и сам ею распоряжался и, безусловно, достиг бы успеха, если бы только организованная жадность всего мира сошла с его пути и оставила его в покое.

Бэнни сел с Полем в автомобиль, и они отправились на нефтяной участок осматривать новый нефтеперегонный завод, этот удивительный предмет искусства.

Спускались сумерки, и белый дым, вылетавший из труб, поднимаясь ввысь, принимал на фоне вечернего неба фиолетовый оттенок. На заводе начинали зажигаться электрические огни — белые, желтые, красные.

Бэнни, как всегда, когда бывал на этом участке, чувствовал себя немного смущенным. Его право на эти громадные богатства было ему не вполне ясно, и ему всегда казалось, что настанет день, когда Поль отдаст себе, наконец, отчет в том, что его семью "провели". Но на этот раз такое смущение было очень непродолжительно; Бэнни вдруг ясно почувствовал, что все его прежние сомнения отошли куда-то далеко-далеко, что все теперь уже было по-иному. Поль никогда уже больше не будет считать себя и своих несправедливо обиженными. Участок Парадиза принадлежал рабочим Парадиза. Великолепный новый нефтеперегонный завод представлял собой вполне созревший плод, который висел на дереве и ждал того момента, когда он будет сорван. "Единственно, что оставалось делать, — это найти кого-нибудь, кто указал бы рабочим на этот плод, — думал Бэнни. — Если бы Поль не был таким усталым и слабым, он мог бы сделать это сейчас же, и рабочие уже с завтрашнего утра могли бы вести все это дело по своему усмотрению, для себя… Они были бы хозяевами! Вся власть Советам!.."

Бэнни вернулся в университет, чувствуя, что он "заряжен" этими новыми мыслями. Он то нервно дрожал от радостного возбуждения, то испытывал невольный страх, отдавая себе ясный отчет в том, куда привели его все эти мысли. Инстинкт подсказывал ему, что его идея об экспроприации рабочими всей промышленности Южной Калифорнии не встретит сочувствия среди его товарищей по курсу. Поэтому он ограничился только тем, что сообщил им те новости, которые он узнал о России, о том, что русская революция не представляла собой слепых вспышек жестокости, но была началом нового социального строя.

Питер Нагель выслушал эту новость с широко раскрытым от удивления ртом. Григорий Николаев сказал:

— Да, оно конечно… но только зачем они засадили в тюрьму моего двоюродного брата?

Рашель Менциес заявила, что они заключили в тюрьмы более тысячи социалистов. А Билли-Джордж предложил устроить собрание и пригласить Поля прийти и все им рассказать.

Новость быстро разнеслась по университету, и горячая фантазия товарищей Бэнни украсила ее всеми подробностями, о которых он умолчал: Бэнни знаком с одним ярым большевиком, и этот знакомый сделал из него такого же ярого большевика. "Красный миллионер" — его теперь иначе не звали. Студенты и студентки окружали его тесной толпой и заводили с ним горячие споры, нередко принимавшие очень острый характер. Спорившие, наговорив друг другу много резкостей, расходились; но так как все это, по существу, было очень интересно, то они скоро опять приходили, и прения возобновлялись. Бэнни очутился в самом центре советской пропаганды, так как всякий раз, когда его противники своими аргументами прижимали его к стене, ему ничего другого не оставалось делать, как идти к Полю за новыми фактами и, возвратившись, поражать ими своих противников. Что касается ближайших его товарищей, то они проводили с ним долгие вечера, стараясь убедить его в неосновательности его нападок на то, что со своей точки зрения они считали хорошим.

Условия домашней жизни и хорошее питание не замедлили оказать самое благотворное влияние на Поля, и спустя две недели он мог уже приехать в Энджел-Сити, чтоб встретиться там с одним из своих новых приятелей. Он познакомил с ним также и Бэнни, и это было новым событием в жизни юного идеалиста.

Гарри Сигер был лет на десять старше Поля и состоял во главе одного маленького промышленного колледжа. Но в последний год войны он передал свое дело одному из своих компаньонов, а сам зачислился в армию, и его отправили в Сибирь, в тот отряд охранников железнодорожного пути, который был оборудован на средства банкиров. Он изъездил этот путь вдоль и поперек, всего насмотрелся, разузнал все то, что можно было узнать, и теперь рассказывал подробно о создавшемся там положении вещей, невзирая на протесты своего начальства — военного и гражданского, на протесты членов торговых и промышленных ассоциаций и всех тех, кто мог оказывать какое-нибудь давление на человека, стоявшего во главе промышленного колледжа Энджел-Сити.

М-р Росс в это время был по уши погружен в наблюдение за буровыми работами новых скважин, но Бэнни так настаивал на том, что ему необходимо познакомиться с Гарри Сигером, что он согласился на то, чтобы сын пригласил его вместе с Полем к ним завтракать. М-р Росс наслушался таких новостей, от которых у него совсем пропал аппетит, и он сидел за столом, не дотрагиваясь ни до одного из поданных блюд. Он пришел в ужас от того, что он слышал, но нельзя было, конечно, ожидать, чтобы под этим впечатлением его ум стал работать в том же направлении, как и ум Бэнни. М-р Росс не в состоянии был, конечно, распутать всю путаницу, царившую в мире, да у него и не было ни малейшего желания этим заниматься. Его только испугали известия, что японцы были в Сибири и что наша дипломатия была совершенно, по-видимому, не осведомлена о местонахождении нефти; больше же всего его пугало то, что его сын подпал под влияние всех этих диких, опасных идей.

Так же вот и этот малый, Сигер, — детина шести футов ростом, красивый, как викинг, с густой шапкой поседевших раньше времени волос — результат его напряженной работы. Разумеется, вы не могли отрицать тех фактов, которые он сообщал, не могли заподозрить его во лжи, но — бог мой! — чего ради надо было ему стараться перевернуть вверх дном все установившиеся убеждения и сеять волнения в стране, нападая на правительство? И это за то только, что во время страшной суматохи, царившей во время войны, оно сделало ошибку и не знало потом, как из нее выйти!