Сергей Алексеев - Игры с хищником

И дескать, не обольщайся, что они, друзья, появятся потом, когда прекратятся властные полномочия, – возникнет зона с иными, но сходными качествами. Все бывшие кем-либо чаще всего умирают, как чумные, в полном одиночестве.

Сергей Борисович всегда помнил слова своего покровителя, часто и с сожалением отмечал его мудрую прозорливость, однако сейчас испытывал острую и навязчивую потребность, чтоб рядом был близкий человек. Особенно в то время, когда жена куда-нибудь уезжала в очередной раз и он оставался один. И оказалось, ближе отставного начальника службы безопасности у него никого нет, и возникла надежда, что теперь, когда они оба стали бывшими и никому не нужными, может получиться нормальная мужская дружба. Но Горчаков отчего-то сразу же начал самоустраняться, ссылаясь на то, что, будучи при погонах, ровным счетом ничего не заработал на старость, а сейчас появилась такая возможность: генерала, всю жизнь бывшего возле высокой власти, рвали на части коммерческие структуры и он теперь служил советником сразу у трех господ.

Горчаков появился неожиданно быстро, какой-то помолодевший, раскованный и даже слегка вальяжный, чего прежде не наблюдалось: должно быть, хорошая зарплата, свобода и отдых от прежней службы действовали на него благоприятно.

– Вам не нужно писать книгу, – выслушав его, заявил генерал. – Всякие воспоминания, мемуары – это удел бывших. Когда уже финиш, конец пути. Вы же таким образом распишетесь в собственном поражении.

Столь категоричного мнения Сергей Борисович не ожидал и в первый момент даже рассердился.

– Ты уж мне позволь решать, что нужно, а что нет! – отрезал он. – Тебе необходимо связаться с издательством и согласовать все вопросы.

– О чем вы станете писать? – неторопливым тоном учителя начал размышлять генерал. – Как ловите рыбу, будучи на пенсии? Кому это интересно?.. А что интересно публике, огласке не подлежит. Например, путь к власти, кремлевские взаимоотношения, внутренняя жизнь. У вас поднимется рука рассказать о фигуре Баланова, ныне усопшего? Хватит решимости поразмышлять на тему о природе власти? Например, у нас, да и вообще в мире? Вы сможете назвать наследника Балана? Или хотя бы намекнуть, кто им может быть? Конечно же, нет. Да если даже вы и напишете, ваш издатель не согласится печатать это. Он же не сумасшедший, чтоб губить свой бизнес, и скандалы такого рода ему не нужны.

Ничего подобного, тем паче такого тона, Горчаков никогда себе не позволял, и, слушая его, Сергей Борисович едва терпел, чтобы не оборвать и не спросить грозно: «Ты как со мной разговариваешь?!»

Но вспомнил свои чувства и мысли, что ближе этого генерала человека не осталось, и если сейчас лишь чуть повысить голос, не станет и его. Потому что существует уже другая реальность и вокруг – полоса отчуждения...

– Я надеялся на тебя, – с сожалением проговорил Сергей Борисович, сдерживаясь от более резких выражений. – Ну, спасибо и за такой совет.

– Вы напрасно обижаетесь. Это я вам по-дружески говорю.

– По-дружески? – изумился он. – Ты это так называешь?

– У вас все равно ничего не получится, – заверил генерал и встал. – Только зря потратите время. Послушайте опытного человека.

– Это мое время!

Сергей Борисович даже не встал и не подал ему руки, проводил генеральскую спину взглядом и вызвал помощника.

Потом он сильно жалел, что все так получилось с Горчаковым, спустя недели две переступил через собственное самолюбие и позвонил ему сам. Так, без всякого дела, чтобы снять томившее его напряжение, и показалось, тот обрадовался звонку, и на какое-то время вновь возникла надежда на дружеские отношения.

А тогда помощник разыскал издательство, и уже через полтора часа счастливый Швец входил к нему в дачный кабинет.

Они познакомились на инаугурации преемника, где Сергей Борисович присутствовал уже в качестве гостя, но гостя пока что всесильного. Правда, градус отношения к нему в кремлевской публике уже заметно понизился, но все еще делали вид, однако для издателя, совсем молодого человека, он оставался величиной недосягаемой, почти кумиром. Швец не заискивал, но держался скованно и говорил мало, однако в его словах чувствовалась искренняя заинтересованность, тогда ему понравившаяся. И он еще по инерции подумал, что надо бы не забыть о нем, когда в министерстве культуры будут менять руководителя агентства. Только писать мемуары ему и в голову не приходило, поскольку в то время та же сила инерции влекла его к делам более серьезным. Он не отказал Швецу, а, как всегда, пообещал подумать, и его раздумья заняли почти год...

Расторопный и хваткий издатель приехал с проектом договора, что сразу как-то охладило творческий пыл. Он и не задумывался, что теперь у него будут не просто отношения с деловыми людьми и учреждениями, как было прежде, а, например, вот такие, договорные.

– Без этого нельзя? – глупо спросил Сергей Борисович.

– Это юридический и финансовый документ, – мягко объяснил Щвец и сам смутился. – Авторское право, гонорар...

– Гонорар?..

– Разумеется! – воспрял издатель. – Есть два варианта: можем купить право на издание за... определенную сумму. Или выплатить аванс, а потом начислять роялти с каждого тиража.

Чувствовалось, градус отношения к нему снижался даже у таких, как этот книжный магнат.

– Меня это не интересует, – чувствуя свое невежество в области книгоиздания, сказал Сергей Борисович. – Делайте как нужно.

– Я пришлю вам толкового журналиста, – уже по-деловому заговорил юнец в стальных очечках. – Технология следующая: вы рассказываете, а он записывает и обрабатывает. Расходы берем на себя.

– Ну уж нет! – внезапно для себя возмутился он. – Не надо мне журналистов!

Издатель готов был выдать свои аргументы, мол, нет опыта, нужен профессионал, однако заткнулся – видимо, в последний миг вспомнил, с кем разговаривает. И мгновенно согласился.

– А цензура сейчас существует? – на прощание спросил Сергей Борисович.

Щвец почему-то смутился:

– Нет... Разумеется.

– То есть я могу писать обо всем?

– У каждого пишущего есть внутренний цензор. Вы же понимаете. Не подлежат огласке государственные секреты...

Швец уехал с подписанным договором, в котором была означена полная конфиденциальность, а он сел над стопкой бумаги и стал вспоминать, с чего все начиналось. Отматывал один период жизни, однако нить тянулась дальше, и он распускал ее, как вязку, пока не понял, что судьба его зародилась на той самой дороге и была такой же петлистой, крученой, так что никогда не угадаешь, что тебя ждет за очередным поворотом.

Одолеваемый муками творчества, он то ехал в московскую квартиру, надеясь, что там сможет собраться с мыслями, то вновь возвращался на дачу, где казалось просторнее, да и воздух был чище. Но эти метания еще больше вводили в состояние невесомости, когда он реально не ощущал ни земли под ногами, ни собственно воздуха, который напоминал густой глицерин.