Андрей Кучаев - Sex Around The Clock. Секс вокруг часов

Потом озвучил стихи одного подозрительного ерника с подозрительной фамилией. Власть в стране уселась на светлый лик интеллигенции широким задом всерьез и надолго.

Кой-кого выкинули за кордон. Но Маэстро туда даже не смотрел. Как уже не смотрел на прелести новой подруги. Творилось что-то непредвиденное и непредсказуемое. «Верхи» и «низы» ждали от гения чего угодно и тревожились всерьез.

Десять лет воздержания, потом половой взрыв и вдруг наступившее отрезвление и аскеза, подозревали друзья, могли каждую минуту привести к катастрофе. Во всех этих музыкальных эскападах для публики, настоящие знатоки его музыки и его молчания, они давно видели обычную истерику, глумление над непосвященными и сатанинский хохот сквозь слезы.

К Маргарите Маэстро больше не входил. Она буквально прорывалась к нему, после чего появлялись новые шокирующие опусы.

Оперетты сочинялись для чертей и их предводителя!

А слушали массы «строителей», исполняли народные любимицы.

Долго так продолжаться не могло.

«Доброжелатели» недоумевали: в чем дело!?

Вот подложенное ему большое, точнее – обильное тело, молодое, упругое, живописное и роскошное по-своему.

И нежная розовая кожа, и укромности, распахнутые щедро, лоснящийся шелк, темный зовущий античный лес.

«В чем секрет? Почему тайна не манит больше лучника на охоту в чащу?»

Сам композитор, когда воплощение соблазна – его новая жена – очередной раз закрывала тучами небо спальни и накрывала его – дождем, как Зевс Данаю, – с мукой пытался объяснить – не ей, себе – причину накатывавшего волной отвращения.

Он вспомнил свою теорию «деторождения»: о постыдности близости с женщиной путем проникновения в нее – дети от этого лишь плод похоти, греха… Оттого они потом и укоряют, и губят, и убивают. Они должны являться в мир как-то иначе. Как у древних, до-человеческих людей: из бедра, головы, ребра…

Грехопадение для Человечества обернулось повальным деторождением, кровавым и постыдным. Неудивительно, что переполненная плодами греха Земля пожирает своих детей, ибо человек не нашел другого пути обзаводиться потомством. Он тешит плоть, это первенствует, он и гибнет. Недаром он ищет вход в женщину иначе и иначе боится его!

«Вот где тайна моих детей! Их появления! Они – не мои, потому что они… мои!»

«Но теперь-то? Ведь речь даже и не идет о детях! У меня теперь их быть не может просто-напросто!»

«Так это еще ужаснее!»

Его новая подруга делала все, чтоб стать желанной. Она охватывала его всего, растворяла в себе, он тонул в ней и рисковал не выйти из темного плена.

И верные оруженосцы оказались правы – худшие подозрения подтвердились – он пытался, и опять неудачно, покончить с собой. Наверху были озабочены. Ненужный шум, ядовитый слух – затравили! А они-то при чем?! Простили беспартийное проживание на планете Земля! Чего еще желать?

Пришлось говорить с роскошной его половиной, которая переживала в эти дни свой бурный расцвет и никак не могла понять, в чем проблема?

Ее партийная карьера достигла тоже пика, она бросила ее с легкомыслием беспартийной! Она расцвела и располнела, став похожей на статую колхозницы из мухинского дуэта. Она сверкала сталью. Ее любимые наряды теперь сводились к прозрачным сначала кофтам из вошедшего тогда в моду нейлона, а потом и целиком платьям, что приводило всю партийную верхушку в плохо скрытое негодование. «Нехай!» – была реакция наследников «кузькиного отца». Когда же она ушла из высших партийных сфер, вздохнули с облегчением. «Нехай!» – повторяли холопы на языке тогдашних хозяев.

Для нее специально привозили белье из Парижа, приходилось заботиться о том, что и являлось по сути ее облачением, как могли удостовериться все желающие, кто допускался на рауты и приемы с ее участием. Мы уже сказали – это была валькирия в серебряных доспехах, нацеленная двумя боеголовками прямо в стан противников коммунизма!

Ракетное оружие водружено было на две колонны из розового нефрита, они поддерживали свод из серебряных кружев и черный треугольник небесного тоннеля уходил к полярной звезде. Она любила, когда прелести были доступны для всенародного обозрения. О ней продолжали судачить по старой памяти в очередях и партячейках.

«Может быть, ее убить?» – предложил новый Главный Идеолог.

«Такого оружия еще не изобретено!» – заверил Главный Защитник.

Они оба уже беспокоились за нравственность своей бывшей сподвижницы и в высшем смысле – народа!

Гений по-своему разрешил ситуацию: о попытке суицида доложили наверх.

«Пусть мучается! – сказал уже новый Первый. – Сам выбрал. А мы убьем двух зайцев – надоел он мне. Хоть пишет вроде по-нашему, а чувствую – издевается. И давно!».

Композитор решил бежать от супруги, собрал чемоданчик и тайно махнул опять в Питер, в гостиницу «Европейская», а потом без визы попытался пробраться в Финляндию. Выездная виза у него была, хоть и просроченная. Наши на границе прохлопали, а финны были в восторге! Они устроили прием Маэстро и чествовали его всенародно. Ему дали премию Сибелиуса и высший финский орден. Прибывшие из Великобритании «музыканты» из МИ-6 предложили гражданство и миллионы. Наши по каналам контрразведки потребовали высылки. Композитору устроили пресс-конференцию.

– Скажите, господин Жданович, правда ли, что вы предпочли свободу? – спросил корреспондент «Дейли Миррор».

– Да, – ответил Маэстро. – А что, я разве подавал повод сомневаться?

В зале пресс-центра поднялся счастливый вой недругов Одной Пятой Суши.

– Я выбрал свободу сразу же, как появился на свет, – уточнил композитор.

Зал взорвался смехом.

– Нам стало известно, что вы будете просить политического убежища! – крикнул парень из «Дейли Мейл». – Это правда?

– Да! – ответи композитор.

– И какую страну вы выбрали?

– Россию, – невозмутимо ответил гений. – Я прошу там политического убежища уже полвека!

Зал опять покатился от хохота.

– Что вас удерживает на родине? – спросил респектабельный корреспондент «Тайме». – Семья? Страх? Любовь?

– Любовь…

Зал затаил дыхание. Ожидались сенсационные признания, ибо слухов было полно.

– Любовь к «бородинскому хлебу», – сказал Маэстро. – И папиросам «Казбек».

Зал дружелюбно зашумел. Перебежчики уже начинали надоедать, композитору симпатизировали все – и враги и друзья «свободы».

На родине решили шума не делать. Там все уже знали.

– Он держался молодцом, – сказал Первый. – Надо убрать от него эту злоебучую корову. А то не выдержит и сбежит, и «бородинский» не удержит.

Тогда Даму ликвидировали: в порядке партийного взыскания приказали без шума исчезнуть.

Без шума она не согласилась: подруга созвала коллег и друзей отпраздновать расставание.