Игорь Зотов - Аут. Роман воспитания

Алексей отхлебывает из стакана теплый чай с сахаром, разглядывает новых соратников. Он морщится, у него вдруг начинает болеть зуб, – то ли от холода, то ли просто, – но все сильнее и сильнее. Это мешает ему сосредоточиться, он не понимает, о чем говорят эти молодые люди, – ему больно вникать. Он пытается утишить боль, полощет зуб теплым невкусным чаем – бесполезно.

– У вас есть энестези? – спрашивает.

– Что-о-о? А если по-русски? – ухмыляются гранатовцы.

– Зуб болит, – шепелявит он.

– Так бы и сказал.

– Кать, – обращается к девице пухлогубый, – у тебя, что ли, критические? Дни?

– Не у тебя же! – без тени смущения отвечает та.

– Дай ему таблетку. Я видел у тебя нурофен.

Алексею вываливают на ладонь таблетку, он глотает, сосредоточенно ждет, когда уйдет боль. Она становится тише, но совсем не уходит.

– Я поеду, мне ехать далеко, – встает он.

– Валяй, – равнодушно отвечают ему.

Кто-то роется в интернете, пухлогубый рисует какую-то схему, высунув язык от напряжения, Катя отправляет эсэмэски, остальные выходят на лестницу покурить. Алексей идет следом. Он ощущает некоторую обиду из-за того, что его приняли почти равнодушно, он не ожидал такого приема.

Чуть кивнув большевикам-курильщикам, он спускается по лестнице, вызывает лифт, выходит во двор. Холодно, ветер резкий, ледяной, колючий.

Эти нестройные заметки, как успел, наверное, отметить вдумчивый читатель, порой противоречат и друг другу, и здравому смыслу вообще. Но все же не следует делать поспешных выводов: очень многое из того, что вы прочли здесь, – было. Было на самом деле. А остальное если и не было, то все равно было, как бы вы к этому ни относились.

В этой связи я вспоминаю недавнюю историю. Одна моя нью-йоркская знакомая издала книжку. Не стихи и не роман, а что-то типа воспоминаний, но воспоминаний весьма своеобразных. Она (назовем ее Надеждой) закончила когда-то факультет прикладной математики МГУ на Ленинских горах. После десятилетних мытарств и скитаний по Америке и Канаде она осела в Нью-Йорке и посвятила себя легкому и неспешному грабежу…

Да-да, она в прямом смысле грабила банки, используя свою электронную квалификацию. Причем принципиально грабила банки крупные, очень крупные, которым ее «кавалеристские наскоки» как бы не сильно и вредили. Надежда не зарывалась, дважды в одну воду не ступала, рвала свой кусочек и уходила на другую поляну. Надежда не роскошествовала, не покупала «линкольны» и пентхаусы на Манхэттене, жила скромно, тихо. Затем она уехала в Европу и там издала книгу, в которой откровенно поведала свою историю, рассказала в деталях про свою непростую жизнь на чужбине, про первые успехи на поприще электронной взломщицы, про свои грабительские технологии, к настоящему времени уже порядком устаревшие, так что вряд ли кому-нибудь они сгодятся. Надежда в своей книжке не стала делать никаких глобальных социальных и политических выводов, не стала клеймить общество потребления и тем самым не стала ни оправдывать, ни осуждать собственные деяния, просто рассказала жизнь, почти всю и почти без утайки. И это – главный положительный итог ее книги.

А вот отрицательный итог подвели за нее другие. Причем не ФБР и не Интерпол, а – журналисты.

Однажды я наткнулся случайно в интернете на ее фамилию, щелкнул по ссылке и обнаружил рецензию на ее книгу. Критик с легким негодованием, перемешанным с тяжелой иронией, писал о том, что вот если бы Надежда С. написала роман, где в точности изложила бы обстоятельства жизни своей – вымышленной, вымышленной! – героини, то таковой роман несомненно имел бы успех. Ее героиню не осуждали бы, а напротив – восхищались бы ее отвагой и сообразительностью, с которыми она надувала капиталистических монстров! Тогда как документальное свидетельство, по мнению критика, поворачивает читательское восприятие ровно на 180 градусов, и вместо симпатии автор вызывает почти (да что почти – самое натуральное) отвращение!

Не нужно даже напрягать фантазию, чтобы развить эту расхожую критическую мысль: все, что мы делаем в реальной жизни «дурного», безусловно подлежит осуждению и наказанию, тогда как в жизни вымышленной, романической те же самые деяния почти наверняка вызовут в читателе одобрение и даже восторг! Вымещение подсознания в творчество устроит любого жителя планеты – от южноафриканского колдуна до уоллстритовского воротилы. А как иначе? А иначе – скучная дидактика Солженицына, исторические «предупреждения» и истеричные камлания разносортных политиков и историков. Равным образом бесполезные и бессмысленные.

«В этом мире что бы ни случилось, ничего не происходит», – сказал один бывший левак, а ныне циничный стоик, крепко осевший в западном истеблишменте. Будешь ли ты предупреждать, учить, назидать, тыкать указующим перстом в «уроки прошлого» – ровным счетом ничего не изменится: люди так же будут грабить, насиловать, убивать и лишь частично вымещать свои инстинкты в форме романической, живописной, музыкальной и тому подобной. А следовательно, всю историю и ее историков смело можно послать в задницу (как, собственно, и советовал мой приятель Рогов этому ряженому Гансу в копенгагенском баре) – ничего не было, ничего нет, ничего и не будет.

История Алексея Светозарова кому-то (да почти всем, я уверен) покажется вымышленной от начала до конца. Это не так. Я лично знаю этого молодого человека, знаю его родителей, даже приятельствую с его мамой – Люсей – еще с московских времен. Не поверите, но нас свела именно Надежда, которая, в свою очередь, училась когда-то с Михаилом Светозаровым на одном факультете. Но это так, в сторону.

Итак, я знаю этого человека, и почти все события, которые касаются его детства и отрочества в России и в Америке, – правда. Что же касается дальнейшей его жизни – в Дании и отчасти в Москве, то мне приходилось пользоваться лишь отрывочными сведениями и какими-то отголосками событий, в которых он либо принимал, либо мог принять участие. Равным образом в моей книге действуют персонажи и реальные, и почти реальные – то есть те, о жизни которых я могу составить впечатление не на основе личных наблюдений и знакомств, а на основе косвенных, хотя и весьма красноречивых фактов. Именно поэтому я и наделил их чужими именами. Только и всего.

Трое из них – реальных, и двое – полувымышленных – очень помогли мне в составлении этой книги. Именно в составлении, а не в написании, поскольку она содержит воспоминания участников этой истории, воспоминания, друг дружку иногда добавляющие, иногда повторяющие, а иногда и отрицающие. Неоценимую услугу оказал мне мой приятель и по ремеслу, и по жизни Дима Рогов, честно описав свой взгляд на события. А кумир Алексея Светозарова Вениамин Гранатов вообще прислал в качестве вставной части свою новую книгу, которую вы найдете, дочитав историю моего героя до конца. Таким образом оба уважаемых мною писателя учинили под этой обложкой своего рода состязание.