Олег Рой - Улыбка черного кота

Но он не поднялся за каплями, а еще раз внимательно вгляделся в лицо непрошеного гостя – отчего-то казалось, что разгадка совсем близко, рядом и что новость – хорошая, замечательная – уже стучится в его дверь. Какой знакомый у мужчины голос, и в интонациях проскальзывает что-то очень близкое, почти родное… Какая чепуха, однако, лезет в голову! Просто молодой человек мог быть ровесником Антошки, вот и все.

– Мне не нравится ваше ничем не объяснимое любопытство, – строго сказал он, еще пристальнее всматриваясь в гостя. – Я отвечу вам еще раз, но предупреждаю, что это будет мой последний ответ, если вы не раскроете мне причины вашего визита. Так вот, Костик, – он невольно подчеркнул это слово, – уехал в Швейцарию год назад. Теперь, может быть, вы объясните, какое у вас ко мне дело?

Гости молчали, точно не зная, что сказать, и пожилой человек вновь заволновался. Настороженность взяла свое, и он спросил очень нервно, нашаривая наконец на тумбочке пузырек с каплями:

– Кто вы? Откуда?

– Мы из Китая, – быстро ответил молодой человек, перехватив взглядом жест старика и с жалостью, почти со стыдом наблюдая за его манипуляциями с лекарством. – Поверьте, то, о чем мы спрашиваем, очень важно для нас… и для вас тоже. Не могли бы вы рассказать, что вам известно о вашем сыне?

Николай Васильевич вздрогнул и насторожился еще больше:

– Антон погиб несколько лет назад в авиакатастрофе в Китае. Но почему…

– А кто известил вас об этом? – Вопросы сыпались так быстро, что Николай Васильевич не успевал разобраться, остановиться, осмыслить происходящее.

– Как – кто? Невестка, Светлана. Нет, точнее, не так: сначала я сам узнал о катастрофе из новостей, но тогда еще оставалась надежда… – Николай Васильевич заговорил быстрее, ему вдруг показалось очень важным припомнить все дело до мельчайших подробностей и сообщить о них этим странным людям, приехавшим как раз из той страны, где он потерял сына. – А потом Светлана вместе с Сергеем, ее нынешним мужем, а тогда партнером Антона по бизнесу, летала в Китай на опознание. Они и подтвердили мне, что все кончено, надежды больше нет. Антона среди выживших не оказалось.

Житкевич-старший отвернулся в сторону, его губы побелели, а рука, так и не сумевшая справиться с флакончиком лекарства, мелко-мелко задрожала. Антон быстро поднялся с кресла, подошел к отцу и положил руку ему на плечо. У него больше не было сил затягивать эту сцену.

– Папа, ты не узнаешь меня? Неужели ты меня не узнаешь?!

Если бы гром прозвучал среди ясного неба, если бы вдруг обрушился сейчас потолок – и тогда Николай Васильевич не был бы так потрясен и растерян. Никто, ни один человек в мире не мог сказать ему этих слов, кроме… Кроме того, кто погиб в небе над Китаем. Но он не видел сына мертвым, а значит, всегда в душе надеялся, что еще услышит эти слова. И, подчиняясь флюидам, которым нет даже и названия на человеческом языке, повинуясь той странной энергии, тому зову крови, который исходил сейчас от этого незнакомого, но странно близкого человека, старик прислонился к его плечу и заплакал.

Он плохо помнил, что было дальше. Совсем, окончательно Николай Васильевич пришел в себя, когда уже полулежал на диване, заботливо обложенный подушками, а в воздухе витал аромат успокоительных средств, и рука его находилась в ладонях странного гостя. Ничему не веря до конца, но при этом доверяя не своим глазам, не узнававшим сына, а какому-то чутью, старый ученый смотрел на незнакомое ему лицо и слушал, слушал, слушал…

А Антон очень тихо, без всякой логики и порядка, говорил ему о том, что успел вспомнить его двойник, китаец Ло, и что ему самому теперь виделось сквозь пелену забвения:

– Хочешь, папа, я расскажу тебе о том, где мы жили, в какой школе я учился, какие гирлянды мы делали на Новый год?.. Помнишь, мы рисовали с тобой анатомическое строение человека в моих школьных тетрадях и ты рассказывал мне о медицине будущего? А помнишь, какие бусы я подарил маме с первого в жизни студенческого заработка?.. – но тут он запнулся и помрачнел, отступив от края пропасти, в которую еще не готов был заглянуть. – Нет, про маму я рассказывать не буду. Мне очень горько вспоминать о ней до сих пор. Это несправедливо, что она так рано умерла.

– Все случается так, как должно случиться, – растерянно возразил Николай Васильевич. – Она все равно не пережила бы твоей гибели. Но ты говори, говори… – И он жадно слушал, не замечая, что уже обращается к незнакомому парню, как к сыну.

И Антон говорил. Он перечислял имена их друзей, вспоминал, как они ездили отдыхать всей семьей, открывал маленькие священные тайны, которые имеются в каждой семье. А Николай Васильевич, недоверчиво рассматривая молодого человека, вдруг прерывисто вздохнул, обнял его, провел ладонями по волосам и лицу и, конечно, нащупал швы, аккуратно спрятанные косметическими хирургами за ушными раковинами.

– У меня новое лицо, папа. Меня слепили заново из того немногого, что осталось от твоего Антона после катастрофы. Это сделал отец вот этой самой девушки. Они приняли меня в свою семью, дали мне все возможное и заменили всех тех, кого я был лишен.

Старик растроганно обернулся к Дине, и та поклонилась ему медленным, изысканным восточным поклоном. А Антон тем временем, не давая ему времени опомниться, продолжал:

– Папа, давай восстановим кое-что. У меня были проблемы с памятью – полная амнезия. И сейчас мне многих сведений не хватает. Ты только не удивляйся: я буду задавать тебе вопросы, самые разные. Хорошо?

Николай Васильевич кивнул головой и, подчиняясь хаотичным расспросам сына, рассказал ему про «металл с памятью», про то, что слышал об изобретении Лаптева, и о том немногом, что знал от Светланы и Сергея, от Насти, от немногих коллег Антона, с которыми виделся на поминках… Он подробно поведал историю о том, как Света и Сергей ездили в Китай, как отчаянно он расспрашивал их по возвращении о том молодом выжившем парне, случайно выжившем, как хотел сам его увидеть, надеясь, что, может быть, это все-таки и есть Антон, которого он смог бы выходить. Но Сергей уверял, что это был явно нерусский человек, определенно азиатского типа, да еще и с какой-то странной татуировкой. И было бы большой глупостью делать вид, что они его узнали, лишая тем самым настоящих родственников счастья найти своего собственного сына или внука, живого и невредимого… Николаю Васильевичу ничего не оставалось, как отступиться. Теперь-то он понимает, что его сердце надеялось не зря, но тогда… Ох, если бы вернуть все назад!..

Антон не стал ничего скрывать и рассказал отцу всю правду о своем бывшем друге. Сергей отлично видел, что лежавший перед ним в коме человек был европеец, более того, он прекрасно знал об этой татуировке – знал единственный из всех! – и даже сам отвел его к мастеру. А Светка… что ж Светка? Она никогда не любила мужа, внутренний голос не мог подсказать ей. Да к тому же татуировка, видимо, сбила ее с толку – вряд ли Сергей поделился с ней этим секретом… Нет, Пономарев не стал бы рисковать: он твердо и решительно вычеркнул Антона из списка живых.