Олег Рой - Нелепая привычка жить

– Лана… – у него просто не было слов.

– Только и думаешь что о ней! – супруга уже перешла на крик. – Ей игрушечки, ей подарочки, с ней сидишь целыми вечерами… Когда ты со мной последний раз куда-то ходил? Когда мне что-то дарил?

– Да только на прошлой неделе, – попытался оправдаться Виталий. – Ты захотела новый мобильник…

– Это не считается! – перебила она. – Тоже мне подарок! Просто дал мне денег, и все! Я сама моталась по магазинам, сама выбирала… А ей как только что-то в голову взбредет, ты сразу бежишь все прихоти исполнять!

Ссора продолжалась до глубокой ночи. Лана просто вышла из себя – такой он ее еще никогда не видел. Она говорила, говорила и никак не могла остановиться. Малахову припомнили все – и его провинциальное происхождение, и его «деревенскую скупость», и его сдержанный темперамент в постели, и его кумира Рокфеллера, и даже то, что он родился у своей матери вне брака. Потом, вспоминая эту первую безобразную сцену, он удивлялся, как он мог тогда все это вытерпеть, почему сразу не развернулся и не ушел из этого дома. Прежде всего, конечно, из-за Дольки. Но, видимо, и потому, что тогда все еще любил супругу.

В ту ночь они впервые спали в разных комнатах. Спали, конечно, сильно сказано – Малахов, постеливший себе на диване в гостиной, так и не смог заснуть до утра. Было непривычно мягко, он ворочался и к утру пришел к выводу, что в чем-то Лана, пожалуй, и права. Наверное, он действительно уделяет ей мало внимания. А Долька на самом деле уже большая, и тетешкаться с ней, как с ребенком, не стоит. Все-таки он не родной отец, мало ли что скажут люди… Да еще «Лолита» эта чертова…

На другой же день, когда девочка попыталась затеять с ним возню, Виталий мягко отстранил ее.

– Успокойся, Долька. Сядь, пожалуйста.

– Я хочу к тебе на колени.

– Не стоит. Ты уже большая, и тебе неприлично сидеть на коленях.

Она посмотрела на него с такой тоской, что у Малахова заболело в груди.

– Раз я большая, ты больше не будешь любить меня? – вдруг совсем по-детски спросила девочка.

– Ну что ты глупости говоришь? – возмутился он. – Конечно, я всегда буду тебя любить. Просто общаться мы с тобой будем уже по-другому. По-взрослому.

Тогда он ужасно гордился этими своими словами, считал, что он молодец, раз нашел такой точный и грамотный педагогический ход. Долька вроде бы все поняла и два дня вела себя так, словно ничего не случилось. Но близко к нему уже не подходила. А на третий, когда Виталий пришел с работы, его никто не встретил.

– Эй, есть кто дома? – крикнул он. Ему не ответили, и Малахов слегка удивился. Лана часто уходила по вечерам, но вот куда делась Долька?

Была поздняя осень, и на улице уже давно стемнело. По всей квартире тоже было темно, только в конце коридора виднелась яркая полоска света. Приблизившись, он понял, что свет горит в ванной. Дверь была полуоткрыта, и из-за нее явственно доносился шум льющейся воды. Не иначе ушли второпях, забыли и свет погасить, и даже кран закрыть. Черт знает что! Этак и соседей залить недолго… Виталий решительно вошел в ванную и так и застыл на пороге.

Воду не просто забыли выключить. Она давно уже перелилась через край ванны и стояла на полу почти по щиколотку. Но испугало его совсем не это, а то, что мешало воде уходить в трубы.

Долька, обнаженная, с мокрыми волосами, полусидела в ванне, откинувшись на стену. Глаза были закрыты, лицо бледно, тонкая рука безжизненно свисала через бортик. Онемевший от ужаса Виталий заметил чуть выше узкого запястья свежий алый порез. Долька, его Долькин, его испанская дочь, покончила с собой.

Малахов не помнил, что с ним было. Кажется, он кричал. Видимо, все-таки закрыл кран, но не обратил внимания на то, когда и как это сделал. И совершенно точно он бросился к девочке, разбрызгивая воду на полу, вынул ее из ванны, стал зачем-то заворачивать в полотенца, потащил в комнату…

– Долька! – орал он. – Господи, что ты наделала, Долька!

Только уже на пороге спальни, прижимая девочку к себе, он почувствовал, что она дышит. Вне себя от радости, Виталий стал щупать пульс, прикладывать ухо к сердцу… Да, сомнений не оставалось, Долька была еще жива. Вдруг ее еще можно будет спасти? Не выпуская дочь из объятий, он схватил телефон и кое-как, роняя трубку, набрал «03».

В больнице ее продержали долго, до самой весны. Дело было не в физическом здоровье – потеря крови оказалась совсем небольшой, и сознание девочка потеряла исключительно от шока. Но вот психиатр, совсем молодой, лохматобородый, с вытаращенными и, как показалось Малахову, совершенно безумными глазами, никак не хотел выпускать ее из-под своего наблюдения.

– Понимаете, она очень интересный случай, – заявил он при первой встрече Виталию. – Обычно считается, что шизоидность и истероидная демонстративность – это вещи взаимоисключающие. А тут налицо синдромы и той и другой акцентуации. Да еще усугубленные преждевременно начавшимся пубертатом, депривацией материнской любви и гипертрофированным комплексом Электры…

– Постойте-постойте! – перебил Малахов. – Если хотите, чтобы я вас понял, говорите, пожалуйста, по-русски.

– Извините, – чуть смутился молодой врач.

– Так что же, с моей дочерью нечто серьезное? Она… сумасшедшая?

– Что? Ах нет, ну что вы! Если, конечно, не брать во внимание, что в наше время понятие психической нормы отсутствует в принципе… Скажем так – того, что обыватели обычно понимают под душевными болезнями, у нее нет. Просто… гм… особенность характера.

– Но вы говорили о шизофрении?

– Не о шизофрении, а о шизоидности, это разные вещи. Она, как вы выражаетесь, не сумасшедшая. Очень даже здравомыслящая барышня. Просто своеобразная, что ли… Она прекрасно представляет себе реальный мир, но он ей не нравится. Ей гораздо удобнее жить в собственном, вымышленном.

Словом, ничего о диагнозе Дольки Виталий тогда так и не понял. Но тем не менее продолжал регулярно приходить на консультацию к бородатому психиатру, внимательно прислушивался к его словам и старался выполнять все рекомендации. Лана же была в больнице всего один раз, объясняя это тем, что видеться с Долькой врачи все равно не разрешают. Виталия поражала ее реакция на поступок дочери. Ни горя, ни отчаяния, ни угрызений совести – только досада и раздражение.

– Как ты не понимаешь, она же сделала это назло! – говорила супруга. – Думаешь, она и вправду хотела умереть? Как бы не так! Просто спектакль устроила. Она отлично знала, что так ни за что не умрешь. И время специально подгадала, когда ты должен с работы прийти…

– Как ты можешь так говорить? – возмущался Виталий.

– Просто я знаю ее намного лучше, чем ты. Все-таки, не забывай, я ее родила… Она еще в пеленках лежала, а я уже знала, что с этой девицей мы все наплачемся.