Александр Проханов - Среди пуль

Тот дом на углу, крыша, чердак – вот место, которое нужно разведать. В слуховом окне, среди асбестовых труб, старых досок, душного, накаленного за день железа он оборудует боевую позицию. Построит ячейку, заранее принесет гранатомет. И в урочный час, легкий, не обремененный оружием, проникнет на чердак, затаится в ожидании цели, всматриваясь в мерцающий проспект.

Туда, к этому дому, он решил направиться в сумерках, не сомневаясь в успехе задуманного.

Дом возвышался как темный одинокий утес. Мимо шелестел, брызгал светом, пузырился проспект, оставляя на асфальте мазки света, размытые траектории лимузинов. За домом на черной ночной реке золотились огни, двигалась баржа. Она уходила под мост, на котором искрилась дуга, осыпала в черную реку огненные отражения.

Белосельцев обошел дом снаружи, присматриваясь, нет ли и здесь постов, переодетых, притаившихся в подъездах охранников. Было пустынно, из огромной квадратной арки дуло сыростью. Начинал накрапывать дождь. Асфальт потемнел, залоснился, а близкое, озаренное здание мэрии погрузилось в млечную дымку, сквозь которую воспаленно, как палубы проплывавшего корабля, сияли стеклянные этажи.

Сквозь арку он вошел во двор. Вспомнил недавнее посещение этого сумрачного тесного подворья, уставленного припаркованными автомобилями, гаражами, песочницами. Тогда вместе с Каретным и группой захвата они вошли в подъезд, поднялись в лифте и взяли штурмом чью-то контору.

Теперь, проникая в тускло освещенный, пахнущий плесенью и каким-то неорганическим едким зловонием подъезд, Белосельцев сразу вспомнил эти запахи, и у него возникло чувство опасности. Обострились зрение, слух. Он чутко прислушивался к тишине лестничных клеток, всматривался в зарешеченную шахту лифта.

В тесном лифте, с плевками и окурками на полу, с прожженными и продавленными кнопками, он поднялся на последний этаж. Осторожно прихлопнул стальную дверь. Постоял, оглядываясь.

Он помнил, что с этой последней площадки вверх на чердак уводила темная лестница, а квартира, которую предстояло штурмовать, была в глубине площадки. Теперь здесь все изменилось. Ход на чердак и квартира были объединены и закрыты тяжелой, стальной, обитой кожей дверью, на которой не было квартирного номера, поблескивала кнопка звонка, слабо светился смотровой глазок.

Белосельцев осматривал дверь, понимая, что ход на чердак был умышленно упрятан за эту преграду, присоединен к захваченной территории. Быть может, сам захват был произведен ради этого присоединения, позволившего контролировать выход на крышу.

Его подмывало позвонить в дверь, потревожить обитателей, увидеть их лица. А потом извиниться, сказать, что ошибся квартирой, и уйти. Он уже протягивал руку к звонку, когда заметил, что смотровой глазок погас. Кто-то неслышный, невидимый обнаружил его присутствие, погасил внутри помещения свет и теперь наблюдает за ним. Чувствовалось присутствие человека за железной дверью, его пристальный, наблюдающий взгляд.

Белосельцев достал из кармана записную книжку, полистал ее. Обвел глазами двери соседних квартир, делая вид, что сверяет номера. Разочарованно покачал головой, спрятал книжку и направился к лифту, имитируя разочарование, ошибку, желая обмануть, успокоить невидимого соглядатая, наблюдавшего за ним сквозь глазок.

Снова вышел из подъезда на воздух, в сумрачный двор. Было пустынно, мокро. Дождь гремел в водостоках. Пахло мокрым песком, холодной листвой, запахами осеннего увядания – особыми, знакомыми с детства ароматами уходящего московского лета.

К дальнему подъезду кто-то торопливо прошел под зонтом, сложил его и исчез в дверях.

Белосельцев еще раз оглядел двор, внутренний фасад дома с размытыми, слабо освещенными окнами, чувствуя, как промокают плечи.

Вдоль стены вверх, изломами, на крышу дома вела пожарная лестница. Ее нижний край не достигал земли, а верхний терялся в моросящем сумраке. Дом был слишком хорош, слишком удобен для избранной Белосельцевым цели. Двор по-прежнему казался безлюдным. И Белосельцев решился взобраться на крышу по лестнице.

Он разыскал разбросанные в темноте ящики, доски, кирпичи. Соорудил возвышение под нижним обрезом лестницы. Прицелился, метнулся вверх, слыша, как рассыпалось от толчка его сооружение. Ухватился руками за мокрую железную поперечину. Подтянулся, упираясь ногами в стену, пачкая брюки. И с усилием, обдираясь о невидимые острые кромки, влез на лестницу.

С остановками достиг карниза, вышел на крышу, на ее гулкую блестящую ветреную поверхность.

Постоял, прислушиваясь, среди ровного рокота и дребезжания, под ветреным небом, по которому тускло бродили пятна и метины света, словно за тучами, просвечивая, двигалось загадочное светящееся существо. Прошел по кровле до противоположного края крыши, откуда открывался вид на город.

Москва туманно светилась, мерцала среди туч, моросящего тумана. Медленно поворачивалась вокруг оси, как оторванная льдина, на которой поместились небоскребы, светлые и темные городские массивы, храмы и трубы. Было ощущение, что льдина медленно тает, ее съедают и рассасывают туманы и воды и Москва вот-вот начнет погружаться, уходить на дно, расплываясь пятнами исчезающего тусклого света.

Он был один в ночи над Москвой, на крыше дома. И возникло сладкое чувство одиночества, оторванности от людей, и этой оторванностью и свободой вовсе не обязательно было воспользоваться, а можно было просто стоять и мокнуть на ребристой железной кровле, ощущая мокрым теменем близкое небо.

Это чувство длилось недолго. Он снова двинулся вдоль края крыши, по вибрирующей гулкой жести. Он искал на крыше место, где можно обустроить позицию, удачно расположить пеналы с гранатами, укрыться от случайного взгляда и терпеливо ждать, когда внизу, среди скользящих бесконечных огней, на ртутном проспекте, среди млечных мазков, напоминающих рыбью молоку, возникнет темный волчок, вспышки мигалок. Группа лимузинов с воем сирен, окружая главную несущуюся машину, станет приближаться, увеличиваться, распугивая и расшвыривая автомобильный поток. И в эту центральную, хищную, защищенную на земле и открытую с неба машину пустить одну за другой несколько дымных гранат.

Он увидел слуховое окно, козырек над крышей. Приблизился, огляделся. Окно выходило прямо на проспект, в сторону гостиницы «Украина». Там, под кровлей, в темноте, было бы неплохо оборудовать огневую точку, удобную для длительного наблюдения, безопасного выжидания, точно направленного удара.

Белосельцев потянул раму окна. Окно было незаперто, открывалось вовне. За рамой внутри было препятствие, какая-то ткань, мешковина, набитая чем-то твердым. Эти мешки мешали пролезть в окно. Он стал их отстранять и отталкивать. Они сдвинулись, и несколько из них упали внутрь, глухо стукнули. Осторожно, скрючившись, стараясь не задеть за невидимые гвозди, он опустил ноги вглубь, почувствовал плотную, твердую опору. Сильно изгибаясь, влез, утвердился на ровном и твердом месте.