Александр Проханов - Среди пуль

– Здравия желаем, товарищ Президент!..

Белосельцев видел, как важны Руцкому эти ответы, эти верящие, обожающие его глаза, горки камней, приготовленные для отражения штурма, желтоватые бутылки с бензином, предназначенные для стоящих вдалеке бэтээров. Видел, как защитникам важно появление Руцкого – к ним вышел их вождь, их Президент, он бесстрашно шествует по передовой под взглядами враждебных стрелков, под прицелами вражеских снайперов. Он, Президент, знает смысл их пребывания здесь, смысл их мук и страданий. Знает путь к одолению, к Победе. И если им всем суждено здесь погибнуть, вместе с ними погибнет их боевой генерал, их отважный и преданный лидер.

Руцкой приближался к неровному строю баррикадников, к рабочей дружине, состоящей из дюжих мужиков в пластмассовых касках, подшлемниках, в бушлатах и ватниках, мужиков, пришедших сюда с московских окраин. Исподлобья, серьезно и строго они смотрели, как приближается Руцкой. Он прокричал сквозь ветер:

– Здравствуйте, дружинники!

Они откликнулись хриплыми голосами, сипом и кашлем:

– Здравия желаем!..

Белосельцев любил их всех: казаков, баррикадников, дружинников, реющие над ними стяги. Любил Руцкого, его взрывную, непредсказуемую натуру, героическую судьбу, кидавшую его то в кабину горящего самолета, то в земляную тюрьму, то в Кремль, а теперь – на эти колючие баррикады, под прицелы бэтээров и снайперов. Этот любимец судьбы, что идет, раздувая усы и блестя глазами, еще не прошел свой путь. Он продолжает движение навстречу яростному, грозному будущему. И он, Белосельцев, верит ему, пойдет за ним до конца.

Появился оркестр, заахали медные тарелки, забил барабан. Появился священник с иконой, распевая псалом. Народ все прибывал. Шествие двигалось вокруг Дома Советов, к мэрии, к проспекту, к Москве-реке. На крышах окрестных домов теснились люди. На тротуарах, на мосту копилась толпа. Машины останавливались, пассажиры выходили и смотрели, как у мраморного белоснежного Дома движется вал народа. Белосельцев, оттесненный от Руцкого автоматчиками, среди фотокамер и вспышек видел близко от себя женщину с распущенными волосами, несущую на плечах ребенка, седовласого старика с непокрытой головой, чьи глаза были полны слез. Знал, куда идет Руцкой, – на прорыв оцепления, сквозь кордоны солдат и колючую проволоку, туда, где ждет его возбужденный город. Цепь разомкнется, солдаты и защитники начнут брататься, на окладе иконы, на медных тарелках вспыхнет солнце, и Руцкой по проспекту, сопровождаемый миллионной толпой, созывая к себе ликующий город, пойдет в Кремль. Ворота распахнуты, толпа заливает кремлевские площади, гудят колокола Ивана Великого. На руках Руцкого вносят в сверкающий Георгиевский зал, под ослепительные хрустальные люстры. «Решайся!.. Ну, решайся!..» – торопил Белосельцев Руцкого.

Он видел, как устремляется вперед Руцкой, готовый смять оцепление. Как трепещет над его головой острокрылый Ангел, вонзая перст в туманный близкий проспект, в стеклянную мэрию, в город, где ожидают его триумф и победа.

«Решайся!» – торопил Белосельцев.

Двое дюжих толстоплечих охранников, расталкивая народ, преградили Руцкому путь. Подняли над его головой два бронежилета. Заслонили от проспекта, от мэрии, от окон соседних домов.

– Снайперы!.. На крыше снайперы!.. – понеслось по толпе.

Народ отхлынул, отпрянул от солдатской цепи. Неохотно, как пчелиный рой, развернулся. Руцкой, увлекаемый охраной, будто наматывая на себя комья пчелиного роя, двинулся обратно, к Дому Советов. Ангел, беззвучно крича, окликая его, рассекая крыльями воздух, улетел один в город. Удалялся вдоль проспекта, по которому снова мчались машины, торопились равнодушные пешеходы.

Разочарованный, усталый, выпадая из грозного яростного ритма, в котором мгновение назад мчались вперед его жизнь и жизнь Руцкого, и жизни тысяч других людей, Белосельцев побрел по вытоптанному газону. Он понимал, что упущена возможность Победы. Судьба, как выпущенная стрела, устремилась к ней, но была остановлена, и теперь, как вода, станет искать для себя малые отверстия и скважины, чтобы продолжить движение. И он, Белосельцев, подобно крохотной капле, будет литься в непредсказуемом угрюмом потоке.

На следующий день Белосельцеву предстояло встретиться с офицером «Альфы». Он решил покинуть Дом Советов через оцепление солдат. Пробрался сквозь нагромождение баррикады, цепляясь за арматуру. Знакомый баррикадник удивленно спросил:

– Ты куда?

– Еще вернусь! – отмахнулся Белосельцев. Он двинулся под моросящим дождем мимо Горбатого мостика к кирпичной стене американского посольства, туда, где, отсырелые и зябкие, стояли солдаты, несколько автобусов и фургонов. Солдаты преградили путь. Из автобуса вышел офицер, потребовал документы. Белосельцев протянул ему книжицу, выданную в особняке Хозяина, где он значился представителем президентской администрации.

– Оружие есть? – Офицер настороженно и недоверчиво оглядел его с ног до головы.

– Откуда? – усмехнулся Белосельцев, прижимая локоть, чувствуя под мышкой твердую нагруженную кобуру.

– Откуда у него оружие? – Из автобуса выпрыгнул ловкий и цепкий Каретный. Он улыбнулся, раскрыв объятия, и пошел навстречу. – А я тебя с утра поджидаю. Ну молодец, что пришел!

Офицер козырнул, вернул Белосельцеву книжицу. Рука об руку с Каретным они поднимались по улице вдоль стены посольства, мимо сине-белых автобусов, в которых в креслах, в ленивых позах, сидели омоновцы, виднелись их белые шлемы, автоматы и рации.

– Ну ты герой! – весело говорил Каретный, подхватив Белосельцева под руку. – Это надо же – так пролететь с соляркой! Узнаю афганский почерк! Вспоминаю Самиду на Саланге, как проводили колонны с бензином под огнем Ахмат Шаха!.. Знаешь, если б не я, тебя бы подстрелили! Я успел заметить, что в кабине ты, запретил открывать огонь. Так бы и влетел к Макашову на горящем наливнике!

Каретный посмеивался, искренне радовался встрече. Он вел Белосельцева, касанием руки управляя его движением.

– И выдумка с электрической вспышкой великолепна! Не сомневаюсь, ты тоже в этом участвовал! Когда вдруг среди ночи вспыхнули все окна Дома Советов, многие офицеры просто ослепли, просто с ума посходили! А я подумал – мой боевой товарищ мне привет посылает!

Они вышли на Садовую, в ее гарь, блеск. Белосельцев хотел повернуть налево, к площади Восстания, но Каретный настойчиво и умело повернул его направо, увлек по мокрому асфальту в глубину зонтиков и плащей.

– После твоего подвига у Руцкого заработали все его телефоны и рации. Мы за ночь перехватили полсотни его посланий к командующим округов и армий. Должно быть, он проникся к тебе особым доверием. Небось пригласил к себе, налил коньяку, разглагольствовал о продажной власти, о пьянице-президенте? О том, как станет срывать погоны с предателей-генералов?