Ирина Меркина - Свадьбы не будет. Ну и не надо!

Он и правда казался беспомощным, когда неуверенно подошел к ее прилавку и смущенно улыбнулся, стараясь не смотреть на бесстыжих тетенек с колготочных упаковок. Он, наверное, заблудился в этом подвале, как и вчерашний Сергей – черт, кто такой Сергей? – и решил спросить у нее, где выход. Где этот выход для нее и для него, для них обоих вместе, она не знала, но сейчас сообразит, она же умная...

– Извините, – сказал он. – Мы незнакомы, и, наверное, то, что я хочу сказать, прозвучит странно. Но у меня есть для вас работа.

Беата смотрела на него, ничего не понимая и совершенно забыв прищуриться. Наоборот – если бы можно было кого-то проглотить глазами, то сейчас бы у нее это получилось.

– Я знаю, что вы учитесь на бухгалтерских курсах. Я мог бы взять вас в свою бухгалтерию. Пока на полставки, но это все равно будет больше, чем в магазине. А потом...

Какие курсы? Какая бухгалтерия? Что он такое говорит? У него твердые губы и черные щетинки дорожкой на плохо выбритом подбородке. Он, наверное, бреется быстро и рассеянно, думая о своем Деле, даже не глядя в зеркало.

– Мне жена сказала, что встретила очень милую интеллигентную продавщицу колготок, которой совсем не место за прилавком. И мы решили...

Жена сказала.

Мы решили.

Сердце у Беаты упало с той самой головокружительной высоты, на которую вознеслось при виде Настоящего Мужчины. Но не разбилось, а приземлилось, как кошка, на все четыре лапы. Иначе не была бы она Беатой Новак.

– Теперь поняла, – царственно кивнула она и прищурилась. – Это ваша жена у меня на днях колготки покупала. Надеюсь, они ей подошли?

Настоящий Мужчина слегка покраснел. Видимо, разговор о колготках показался ему неприличным. Беата спешила сменила тему. Придав голосу непобедимую звонкость, она спросила:

– А вы предлагаете мне работу? У вас своя фирма?

– Да. Не очень большая, но... Вы могли бы работать утром, а вечером учиться. Или наоборот...

– Я вам очень благодарна. И вам, и вашей жене. Но я привыкла всего добиваться сама. И уже нашла прекрасную работу по специальности. Так что скоро меня здесь не будет.

– Ну и хорошо, что не будет, – сказал Настоящий Мужчина с видимым облегчением, – то есть хорошо, что работа по специальности... Извините, что морочил вам голову.

Боже, как он рад был поскорее уйти из этого душистого чулочного рая, где курчавились искусственные цветы и звучали «Шербургские зонтики»! Его явно тяготила миссия, навязанная участливой супругой. Приглашать к себе в фирму какую-то неизвестную продавщицу. Отрываться ради этого от дел, а вернее, от Дела...

А ведь до того, как он упомянул о жене, Беата ни минуты не сомневалась. Она согласна! Она будет работать у него. И убедит редактора Игоря, что бухгалтерия – самое безнадежное место для вылавливания жениха, то есть именно то, что нужно для проекта «Журналистка меняет профессию и выходит замуж». Правда, что делать в бухгалтерии журналистке, которая не в состоянии подсчитать собственные гонорары? Но тут она что-нибудь придумала бы, она же умная. Если бы...

Если бы баклажану да крылышки, говорил один ее знакомый, то был бы не баклажан, а ласточка.

А может, верно пишут в журнал одинокие девушки, что все порядочные мужики уже разобраны, то есть женаты? Некоторые девушки чуть ли не рождаются с такими мыслями, вынашивая их с того момента, когда будущие порядочные мужики еще дергают своих будущих жен за косички. Но вместо того, чтобы смириться с неизбежным – ведь не в одних же порядочных мужиках счастье! И от непорядочных бывает толк, – они бесконечно, самозабвенно страдают всю жизнь, не оставляя без работы отделы писем женских журналов. А дальше с ними происходит, как в стишке Юнны Мориц:

Прочитав себе лягушачье стихотворение, Беата почти успокоилась, символически станцевала сама с собой рок-н-ролл «One Way Ticket», на советской эстраде превращенный в «Синий-синий иней», и решила срочно навестить Татку, пока кое из кого не получилась унылая старушка.

Тата была ее лучшей подругой еще со времен театральной студии в Доме культуры «Речник». Их было три подружки – Ната, Тата и Беата, они ходили втроем и всех окружающих парней глубоко имели в виду. Они – неслыханное дело! – никогда не были влюблены в руководителя студии Палыча, вернее, никому в этом не признавались, даже друг другу. Уже тогда эти веселые лягушки понимали, что без сильного пола можно прекрасно обойтись в жизни, а романы – дело приятное, забавное, но несерьезное.

Потом они выросли, поступили в разные институты, но продолжали дружить и регулярно расписывать на троих «пульку» – игре в преферанс Тату научил ее папа, заядлый картежник, а Тата – всех остальных.

И все было замечательно, пока предательница Ната не вышла замуж за Бу и не уехала с ним в Швецию.

Бу – такое у него было имя, причем имя полное, принадлежащее человеку уважаемому и заслуженному. Уважаемый и заслуженный Бу был не просто охотник за русскими невестами, а режиссер одного стокгольмского театра, что, конечно, не повод переворачивать вверх тормашками свою жизнь.

Тата с Беатой обзывали его и Булкой, и Бубликом, и Бякой-Букой, а Нату – интердевочкой, но этой сумасшедшей хоть кол на голове теши. Она стремилась не в культурную столицу, где тротуары с подогревом и ароматизированная вода в сортире. Она мечтала о сцене, потому что Натка, единственная и самая красивая из них, выбрала-таки актерскую карьеру. Ее не пугала даже необходимость выучить варварский язык и говорить на нем абсолютно без акцента.

Теперь Ната жила в Стокгольме, играла в Булкином театре и по телефону жаловалась девчонкам на произвол супруга, закулисные интриги и тошнотворную чистоту на улицах – так что плюнуть, девки, хочется! Они звонили ей сами, звонки из Стокгольма в Москву были недопустимым расточительством для супруги именитого режиссера. Ради этих звонков они и съезжались регулярно, а преферанс теперь происходил от случая к случаю, если удавалось найти третьего партнера. Татка без «пули» особенно скучала и порой была готова подкатиться к первому встречному с сокровенным вопросом: «Третьим будешь?»

Тата открыла дверь, и оттуда вырвался сердитый вой пылесоса.

– Ой! – испугалась Беата. – У тебя кто-то убирает?

Она испугалась не от неожиданности, а всерьез. И весь этот серьез вложила в слово «кто-то». Ведь можно было просто спросить: «У тебя убирают?» Убирают, не важно кто, вообще никто, некие абстрактные силы, демоны чистоты и порядка. Беата просто мечтала, чтобы в жизни все происходило так и уборка не была бы персонифицирована и выполняема кем-то, кого она боялась и ненавидела до мурашек в спине.