Александр Проханов - Гибель красных богов

Они оказались среди прекрасных деревьев разнообразных пород, многие из которых цвели, источая сладостные тропические ароматы. Деревья росли отдельно либо создавали живописные группы. Под ними стелился ухоженный зеленый газон. Под купами работали тихие, почти незаметные садовники. Срезали засохшие ветки. Сметали в совки жухлую опавшую листву. Бережно покрывали места порезов целебной смолой. Обрабатывали каждую трещинку, каждое наметившееся дупло. Поливали корни блестевшей на солнце водой. Вносили удобрения, приоткрывая зеленый травяной войлок и тут же укладывая его обратно.

– То, что вы видите, – пояснял Чекист, бесшумно ступая по изумрудному ковру, – когда-то называлось Ботаническим садом ЧК, затем Дендрарием НКВД. Сейчас он зовется Парком КГБ или, в служебных донесениях, – «Объект двенадцать». Начало ему положил Дзержинский, каждую успешную операцию органов отмечая посаженным деревом. Он же и выбрал это место, узнав у какого-то, позже расстрелянного профессора ботаники об этом уникальном подмосковном участке. Здесь существует свой субтропический микроклимат, проходит изотерма Сочи. Позднее сюда приезжали Тимирязев и Мичурин, подтвердив уникальность этой небольшой территории, где возможно произрастание практически всех видов земной растительности…

Белосельцев слушал как зачарованный, вдыхая сладостные благоухания, созерцая великолепные кроны, говорившие о таинственном, нерасторжимом единстве человеческого и растительного, революции и зеленого леса, политических сражений и парковой культуры, в которой проигравший и расстрелянный враг превращался в красивое дерево, а жестокий, непреклонный страж революции – в рачительного садовника.

– Эти синие ели знаменуют операцию, связанную с расстрелом царской семьи. Их сажал сам Феликс Эдмундович…

Пять дымчато-голубых деревьев росли, касаясь друг друга ветвями. Самое высокое – последний император. Пониже, приникая к нему вершиной, – его августейшая супруга. Две стройных ели – дочери, великие княгини. И самая молодая, крепкая, свежая, наполненная волнующей синевой, – наследник, цесаревич. Белосельцев созерцал эту семью, чей прах догнивал в безвестном болоте под Свердловском, а души волшебно переселились в смолистые ели. По-прежнему были вместе, любили друг друга, и садовник в звании старшего лейтенанта госбезопасности ухаживал за ними, в тени их ветвей поливал золотисто-зеленый газон.

– А вот это, обратите внимание, операция по захвату и ликвидации Колчака…

Одинокий кипарис убегал в небо, утончаясь, слабо покачивая в синеве заостренной вершиной. От ветра по нему, как по заснеженной бурке, пробегали серебряные сыпучие искры. Белосельцев представил, как ночью в кипарисе душа печально-влюбленного адмирала поет любимый романс, воспевая голубую звезду, лучисто сияющую над вершиной.

– А этот дуб посажен после Ярославского мятежа, когда был расстрелян Николай Гумилев. «Я закрыл «Илиаду» и сел у окна, на губах трепетало последнее слово…»

Дуб был необъятно широк и просторен, с тяжелой, волнистой, сочно шевелящейся листвой. И не было в смуглой коре и в твердой древесине смертоносной пули, а только непрерывно гудели соки земли, слагаясь в чудесные, написанные после расстрела стихи, которые иногда мог подслушать мечтательный капитан КГБ, если прижимал к стволу свое молодое розовое ухо.

Они гуляли с Чекистом среди деревьев, посаженных длинными аллеями. Здесь были напоминания об операции «Трест» и плененном Савинкове. О захвате барона Унгерна и белого генерала Кутепова. О подавлении тамбовского мятежника Антонова и расстреле эсеровской террористки Каплан. Липовые аллеи цвели и гудели пчелами. Березовые рощи размахивали зелеными полотенцами и пахли свежими банными вениками. Над поляной, борясь с ветром, пролетела нежная, трепетная бабочка-белянка. Белосельцев подумал, что это душа Дзержинского, не желающая покидать райские кущи, счастливо живущая среди былых врагов, которые теперь, не помня зла, дали ему приют в своих ветвях.

– А это, – Чекист показал на великолепную магнолию, чьи лепестки были цвета сливочного масла, и благоухание от которой распространялось теплой сладостью. – Это память об устранении Троцкого…

Белосельцев любовался великолепным цветком, в котором душа пролетарского вождя, освободившись от черепа, где уродливо торчал ледоруб, больше не помышляла о красной мировой революции, а только о революции зеленой, когда кроткие и жизнелюбивые растения укутают землю своим изумрудным покровом, и все они соединятся в шуме лесов и тихом шелесте трав. И он, неукротимый мятежник, и убивший его Меркадер, и покушавшийся на него художник Сикейрос, и расстрелянные им донские станичники.

– А вот, обратите внимание, напоминание о троцкистско-бухаринских процессах. Как разрослись эти деревья!..

Несколько араукарий тянули вверх косматые смоляные руки, братски пожимали друг другу ладони. Здесь был и Зиновьев, и Бухарин, и Рыков, и товарищ Бубнов, и товарищ Радек, который за эти десятилетия так и не вырос и остался пахучим можжевеловым кустом. Чекист тронул растущие на кусте смолистые ягоды, но не сорвал, а только потер. Поднес пальцы к ноздрям, вдыхая терпкий запах.

Они миновали поляну с рощей разросшихся банановых деревьев, в каждом из которых пребывала душа расстрелянных Сталиным военачальников. На Тухачевском созревали плоды, висели тяжелыми золотистыми гроздьями. У Якира среди широких глянцевитых листьев появились ярко-зеленые молодые побеги. Косиор цвел, окутанный сладкой пыльцой. И все они вспоминали красоту голубых холмов в предместьях Варшавы, куда несла их конница, и чуть слышно, чтобы не помешать остальным деревьям, пели хором: «Мы – красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…»

Белосельцев испытывал нежность и тихую печаль, какая возникала в нем при мысли о переселении душ. Проходя по аллее платанов, посаженных в ознаменование процесса «Промпартии», он увидел голубую сойку, которая, как показалось ему, была перевоплотившимся Ягодой. Тут же, у корней, пробежал смешной торопливый ежик с черными бусинами глаз, который несомненно был наркомом Ежовым. Оба наркома питались орехами и грибами, жили в тени ветвистых, зеленокудрых инженеров, профессоров, «красных директоров», которые давно не помышляли о вредительстве, а жили в симбиозе с ежом и сойкой.

– Деревья хранят не только энергию солнца, – задумчиво заметил Чекист, – но и человеческую историю, включая и историю КПСС. Кидая поленья в камин, мы освобождаем энергию солнечных лучей, согреваемся ими. Не исключено, что в эзотерических лабораториях будущего из этих деревьев мы вернем в историю наших безвременно ушедших товарищей, которые смогут заново прожить свои жизни, но уже без досадных ошибок.