Александр Проханов - Гибель красных богов

– По дороге к вам я видел в городе много бронетехники, – сказал Белосельцев. – Вам полностью удалось подавить параллельный Центр? Второй Президент арестован?

– Нет, – ответил Чекист. – Он на свободе. Находится в Белом доме, где демократы образовали штаб обороны. Никто из подлежащих интернированию пока что не арестован.

– Как? – ужаснулся Белосельцев, представляя, что на самом же деле подвластное Чекисту подразделение «Альфа» перехватило мчащийся лимузин Истукана, обезоружило охрану, сменило водителя и, утыкая в раздутые бока рычащего от ненависти пленника пистолеты, помчала его на военную базу, где в казармах, под замками уже сидели взятые ночью мятежники. Бурбулис, укрывшись с головою одеялом, тихонько, безостановочно выл, наводя тоску на охранников в камуфляже. – Почему не арестован Второй?

– Мы не можем прослыть в глазах общественности путчистами, насильниками, жестокими советскими Пиночетами, – пояснял Чекист, сияя наивными глазами младенца, чья кожа пахла молоком. – Мир отшатнется от нас, если мы осуществим прямое насилие над теми, кто годами выкармливался Западом, является его элитной агентурой. Не мы первые прибегнем к насилию. Мы сделаем так, что укрывшиеся в Белом доме заговорщики, доведенные до истерики, нарушат закон, прольют кровь, осуществят противоправные действия. Мы спровоцируем их на насилие. Пусть они атакуют Кремль. Или штурмуют Останкино, где мы станем показывать классический балет «Лебединое озеро», доводящий до умопомрачения. И когда это случится, когда они выступят с оружием, мы их всех интернируем и станем судить за попытку переворота.

Жар в голове Белосельцева разгорался, и это мешало оценивать слова Чекиста. Линия мысли распадалась на отрезки, между которыми возникали паузы. Он усваивал пунктир, где в прогалах исчезало понимание. Старался соединить обрывки линии, похожей на огненные проблески трассеров. Но это было невозможно, лишь выявлялось направление цели, вокруг которой мелькали колючие проблески.

– Окружение Истукана состоит из неуравновешенных или просто ненормальных людей, которых легко толкнуть на безрассудство. Сам Истукан подвержен болезни, суть которой в появлении мозговых болей и помрачений, когда он теряет над собой контроль и становится непредсказуемым, как шизофреник. Это состояние устраняется серией уколов в живот, куда ему вкалывают препарат, приготовленный из плацентарной крови. Этот витамин ненадолго взбадривает его, и тогда он способен принимать разумные решения. Все эти дни мы держим его на голодном пайке. Не допускаем к нему врача с вакциной. Это довело его до полного психического истощения. Мы пришлем ему сегодня порцию вакцины, которая снимет ужасную боль. В этот момент вы пойдете к нему и выполните мое поручение.

Белосельцев смотрел на огромный дубовый стол с зеленой лампой. Аккуратной стопкой лежали малиновые папки с документами, на которых темнели литеры: «Секретариат ЦК КПСС», «Правительство», «Комитет государственной безопасности». Тут же стопка газет. Стакан с отточенными цветными карандашами. Коробка с фломастерами. Все упорядочено, скупо, безличностно. Ограниченный набор технических средств, явно недостаточных, чтобы управлять огромной планетарной системой, которая тайно, подобно невидимой грибнице, проросла континенты, пустила щупальца во враждебные армии, проникла в правительства сильнейших мировых держав, уловила в сети виднейших политиков, ученых, артистов, едва заметно воздействуя на их поступки и мнения. Не этими папками и фломастерами обеспечивалась безопасность страны. Белосельцев искал на столе признак могущества. Предмет, указывающий на непомерную мощь системы. Фетиш, выдававший хозяина кабинета. И увидел его. Маленькая литая фигурка, которой прижимался к столу скромный бумажный конвертик. Серебристая печатка в виде белки, поднявшейся на задних лапках. Эта белка была из того же металла, что и памятник на площади. Слабо светилась, мерцала, теплая, живая на вид. Эту белку он видел на зеленой поляне, куда привел его Чекист, рассказав о «Ливанском кедре». Она же, прикинувшись печаткой, сидела теперь на стопке секретных бумаг, слушая их разговор. Несла в себе магическую мощь, управляла мировыми процессами.

– Что я должен сделать? – спросил Белосельцев.

– Вы отправитесь в Белый дом и отдадите Истукану мое письмо. В его окружении вас знают как двойного агента, осуществляющего связь между двумя заговорами. В письме я пишу, что штурма Белого дома не будет и его безопасности ничто не угрожает. Это должно раскрепостить безумную энергию Истукана, побудить к безответственным действиям. Мы внедрили в число защитников Белого дома наших людей, которые, дождавшись пика истерии, поведут толпу на Кремль или в Останкино, спровоцируют Истукана применить оружие…

Белка, несмотря на свои малые изящные формы, казалась бесконечно тяжелой. Под ее устрашающим весом потрескивал старинный стол. Она была раскаленной, источала тепло. Помимо теплового излучения от нее исходили невидимые, обжигающие волны, словно это был реактор непомерной мощи, способный освещать электричеством целый город. Белосельцев, подавив болезнь, испытывал слабость. Нуждался в источнике, который бы возвратил ему силы. Белка и была этим источником.

– Вы получите от Истукана письмо, адресованное Первому Президенту. Он отдыхает в Крыму, в Форосе. С безопасного расстояния наблюдает за развитием ситуации. В письме Истукан заверяет фаросского сидельца, своего недавнего недруга, в искренней дружбе. Возлагает вину за их недавний конфликт на группу консервативных политиков, противодействующих реформам, собравшихся в ГКЧП, толкнувших страну к диктатуре. Он обещает Первому Президенту, если тот отречется от ГКЧП, полнейшее взаимодействие, сохранение главенствующей роли, совместную реализацию реформ….

Белосельцев чувствовал, как просветляется его разум. Как сильно, исцеленно бьется в нем сердце. Белка, прижимавшая к столу бумажный конвертик, вернула ему бодрость и веру. Он снова был суперразведчиком, наделенным высшим доверием. Осуществлял комбинацию, способную малым усилием сдвинуть гигантские массивы истории. Легчайшим толчком круто развернуть ее вектор. Внимал Чекисту. Угадывал невысказанное. Слышал непроизнесенное. Чекист излагал ему схему, хрустальную и простую, как «Маленькая серенада», и он, Белосельцев, был музыкантом, который виртуозно ее исполнит.

– Быть может, вы не знаете, но списки ГКЧП утверждал Первый Президент, вменяя Комитету убрать опасного конкурента. Это значит, что в случае удачи этот болтун и прохвост снова вернется во власть, продолжит идиотизм перестройки, окончательно разорит государство. Он должен быть вычеркнут из игры. Но наши товарищи – вы их видели вблизи, знаете им настоящую цену, – они слабаки, пляшут под дудку Первого. Поэтому нам необходимо рассечь их связь с Президентом. Сделать так, чтобы Президент не вернулся в их круг, отторгнул их. Этому и послужит письмо Истукана. Вы доставите его завтра в Форос. Мои люди сделают так, чтобы вам не чинили препятствий… Бывают моменты истории, когда бессильны армии, недейственны деньги, информационные удары, снайперские пули и чашечки с ядом. Все зависит от нескольких встреч, нескольких тихих слов, нескольких строчек на маленьком листочке бумаги. Теперь тот самый случай. Вы, Виктор Андреевич, находясь под пристальным моим наблюдением, оберегаемый мною все эти месяцы и недели, подготовлены для проведения операции. Я очень на вас надеюсь. На вас надеется система, надеются страна и народ. Хотя, конечно, что знает город и государство о нашей с вами работе… «Урби эт орби» – эти послания не в наших традициях…