Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий

Вот тут уже все шевелилось, если сказать коротко, не углубляясь в анатомические подробности. Разобрало по-настоящему. Сексуальная оргия без отрыва от марш-броска. Надо признать, что такого в его жизни еще не случалось…

Да, нравилось. Хорошо было. Даже удивительно, как хорошо ему было с этой розоватой девчонкой, почти своим парнем, не отвергающей бисексуальности на безрыбье, думал Саша. Хотя, казалось бы, не время и даже не место!

А что такое любовь, если разобраться?

Что такое любовь?

Он вспоминал свою последнюю встречу с Леной. Отчетливо помнил, до мельчайших подробностей. Во-первых, потому что она была последняя. А во-вторых, потому что просто не мог забыть. Даже не мог утверждать, что хотел бы забыть, вот в чем вся странность ситуации…

Ближе к полудню они вышли из подъезда и пошли по улице. После теплой кровати на улице показалось холодно, хотя погода была обычная для начала апреля. На несколько градусов выше нуля. Зима закончилась, и дальше – все выше и выше. Подобная перспектива всегда обнадеживает.

Она взяла его под руку.

– Ты приходи, если что, – сказал Саша.

– Если что, приду, – сказала Лена. – А если – что?

– Ну, если прогонит тебя твой благоверный, например.

– Приглашаешь, значит. А вот возьму и приду. С вещами. Сам потом не обрадуешься…

– Приходи, там посмотрим, – ответ почти искренний.

Что не обрадуется – это точно!

С неба моросило мелкими, как пыль, брызгами. Низкие свинцовые тучи затянули все. Эти тучи были вчера, и позавчера, и, казалось, были всегда. Целую вечность что-то моросило или накрапывало. Такая погода. Такая весна. Недоразумение природы. Или – недоумение?

Компания молодежи, кучковавшаяся с пивом у скамейки, смотрела им вслед. Не оборачиваясь, Саша чувствовал на себе эти взгляды. Выпрямил спину как можно более независимо. Пусть смотрят и даже завидуют.

Их мысли понятны. Подъездный кобелизм, что же еще! Обратили внимание, разумеется. На Ленку всегда обращали внимание. Всегда, везде и в любой компании. К этому надо было привыкнуть. Он привык. Уже давно. Даже слишком давно.

– Это еще кто кого прогонит, – сказала она, независимо вздергивая подбородок. От этого резкого движения ее светлая, искусственно собранная в волнистые кудри грива красиво рассыпалась по плечам. Глаза у нее сейчас были серые. В плохую погоду они всегда были серыми, а когда небо голубело, они тоже становились почти голубыми. Мимикрия. Повышенная приспособляемость к окружающей среде. Сколько он уже ее знал? Лет шесть… нет, семь, наверное. Не меньше. А может больше. Считать неохота. Чтобы не испугаться.

Уложить ее в постель оказалось делом нетрудным, он сам удивился, как легко ему удалось затащить такую красавицу в свою неряшливую холостяцкую хату, оставшуюся ему в полное владение после смерти матери. Через неделю знакомства она пришла к нему и осталась на ночь. Тогда он почувствовал себя победителем. Пожалуй, только тогда и чувствовал…

Какое-то время они жили вместе, почти жили, она почти жила у него, так точнее. Месяцев около четырех. Лучшего секса у нее в жизни не было, призналась она потом. И на удивление скоро вышла замуж. Не за него. Они в первый раз тогда крепко поссорились. Когда любимая женщина выходит замуж не за тебя – вполне законный повод для ссоры, это понятно.

Через несколько месяцев она сама подкараулила Сашу перед подъездом и снова запрыгнула к нему в постель. Как рассказала, ее муж был генеральным директором собственной фирмы. Нужно же как-то устраиваться, убеждала она его, искренне округляя глаза. Ревнует? А чего ему ревновать? В постели супруг – не предел мечтаний, мягко говоря. Просто человек обеспеченный и положительный.

Вот муж на нее и положил. Вскоре после свадбы. Впрочем, за дело. Не нужно было заводить романы с его же сотрудниками. Есть любовник Кукоров – и хватит, надо меру знать, злорадствовал Саша в душе.

– Ты удобный, – призналась она ему как-то раз.

– Как разношенные ботинки? – уточнил он.

– Как родственник, – сказала она. – Как брат, например.

Разговор этот был в постели. Значит, инцест. По-родственному. Саша тогда на нее обиделся. А чего обижаться, если вдуматься? В старых ботинках удобно и можно шлепать по любой грязи. Не жалко…

Пройдя двор, они пошли к ее зеленому, сверкающему полировкой «Мерседесу», тщательно обходя большие серые лужи. Серые лужи под серыми тучами. Когда-нибудь в этом городе будет солнце?

По дороге наскоро, одним мазком поцеловались. Губы у нее были мягкими, теплыми и очень родными. Инцест? Мягкий, родственный поцелуй после трех часов здорового спортивного секса. Все нормально. Все хорошо. Все как надо. А кому это надо?

Мимо расхлябанно прошагал ссутулившийся, запакованный в плеер подросток. Покосился в их сторону.

– Педик, – сказала Лена.

– Почему педик?

– Потому что. На машину посмотрел, а на меня нет.

– Молодой еще. Таких, как ты, у него еще будет много. А такой машины, возможно, никогда не будет.

– Все равно педик, – сказала Лена. – А ты гад.

– Тогда ты – Мерилин Монро.

В их разговорах это было ругательство, понятное только им двоим.

– Гад вдвойне, – она улыбнулась.

– А то ты не знала.

– Всегда знала. И в очередной раз убеждаюсь.

Ему захотелось сказать еще что-нибудь едкое. Насмешливое. Независимое наконец. Такой тон в разговоре с ней он для себя давно выбрал. Едкий, насмешливый и независимый. И вообще, с него взятки гладки. Рубаха-парень, трусы в горошек, душа-тельняшка. Не просто брат, а братан… Вот только не очень-то получалось. А что и когда с ней получалось?

– Ну и вали себе, – сказал он.

– Что?!

– Убедилась – и езжай себе на здоровье!

– Прогоняешь?

– Ага, – подтвердил он как можно равнодушнее. Со всем равнодушием, которое только смог наскрести. Все равно плохо получилось. Три часа всего пообщались, а равнодушие уже на нуле. Почти не осталось равнодушия в закромах Родины.

Сколько раз он предлагал ей выйти за него замуж? Несколько раз предлагал, это точно. По сути, она отказала ему только один раз. Сразу, категорично и навсегда.

– Пойми, дурачок, – объясняла она потом, – ну, поженимся, ну, распишемся. А дальше? Жить-то на что будем? Я – женщина дорогая…

– Я работаю, – обижался он.

– Я тоже работаю. Иногда.

– Ну вот.

– Ничего не вот. На работе денег не зарабатывают, это всем известно. На работе зарабатывают зарплату. А деньги нужно не зарабатывать, а делать. Ты умеешь их делать?

Саша не умел. Он обиделся на нее. В очередной раз.

Лена пискнула сигнализацией, бесшумно открыла тяжелую с виду дверь. Даже на расстоянии он почувствовал, что в салоне пахнет ее духами и еще чем-то – солидным, иноземным. Запах денег.